– Как? – спросил Хэл.
Исмей нахмурилась. Но ничего не могла придумать, зато придумал Тармин.
– Помнишь серебряный поднос со сладостями, который старичок со старушкой выносили на террасу? – спросил он. – Он всегда стоял у них на столе в гостиной, напротив большого окна.
– Ну, и что? – спросил Хэл.
– Мы войдем в дом, возьмем поднос и принесем его сюда, – заявил Тармин.
– Правильно, – поддержала его Исмей. – Тогда ты увидишь, что мы дошли до дома и даже побывали внутри.
– Ну, наверное, – согласился Хэл.
Пока другие дети помогали Тармину и Исмей вскарабкаться на стену, Хэл молчал. Он смотрел на них, нервно покусывая губу, хотя сам никуда не шел.
– Вы что, в самом деле хотите пойти? – не выдержал он наконец.
Тармин, который уже сидел на стене верхом, наклонился, протянул руку Исмей и помог ей сесть рядом.
– Конечно.
– Слушайте, может, не надо, а? – заторопился Хэл. – Я же просто так, подразнить вас хотел. Может, там и вправду опасно. Что, если с другими там что-то случилось? И что, если это случится с вами?
– Тогда мы, наверное, не придем назад, – подумав, ответила Исмей.
– И, если мы не вернемся, – добавил Тармин, – сделай так, чтобы никто и никогда больше не ходил за нами сюда, ладно?
– Ладно, – сказал Хэл. – Удачи, – добавил он, когда Тармин, ухватившись за сук ближайшего дерева, перелез на него и стал карабкаться по его стволу вниз. Как почти все дети, оставшиеся за стеной, Тармин верил, что пройдет совсем немного времени, и они с Исмей, весело смеясь и торжествующе потрясая серебряным подносом, придут обратно.
Однако садов, еще не так давно хорошо им знакомых, было не узнать. Как много раз до того, Тармин и Исмей спустились с дерева, но оказались не на голой утоптанной земле, как раньше, а в зарослях густой травы и папоротника.
Сразу у стены была небольшая рощица, за которой прежде начиналась широкая лужайка, покрытая коротко подстриженной травкой. Теперь же, пройдя сквозь влажные заросли, они обнаружили, что и лужайка тоже изменилась; холодная мокрая трава на каждом шагу щекотала им ноги. Вдали был виден дом. Он возвышался над ними, стоя на террасе, но если раньше он всегда глядел приветливо и гостеприимно, то теперь казался мрачным и угрюмым.
Сразу за одичавшей лужайкой начинался регулярный сад с фонтаном. Поравнявшись с ним, Тармин и Исмей с удивлением уставились на клумбы, сплошь покрытые сорняками; сорняки перехлестывали через их края, занимая узкие каменные дорожки. Фонтан, в котором раньше весело журчала холодная прозрачная вода, пересох и молчал. Даже его чаша потрескалась и потемнела, словно прошли не месяцы, а годы.
– До чего же грустно видеть все в таком запустении, – сказала Исмей. – Лучше бы мы не приходили.
Тармин согласился.
– Хочешь, пойдем назад? – предложил он.
Исмей покачала головой.
– Нет. Мы должны закончить то, что начали. Пойдем в дом, возьмем поднос, а тогда уже будем думать, как возвращаться.
И дети пошли дальше через сад. Уже приближаясь к выходу, они вдруг заметили под кроной развесистой ивы что-то необычное. Там, в густой тени плакучих ветвей, стоял кто-то темный.
Исмей взвизгнула и вцепилась в руку Тармина. Осторожно они сделали шаг вперед… и увидели, что это просто статуя.
– Не помню, чтобы она была здесь раньше, – сказал Тармин.
Статуя была из камня, такого же растрескавшегося и потемневшего, как фонтан; ее нижняя часть поросла мхом и лишайником. Она изображала ангела в длинных одеждах, со сложенными за спиной крыльями. Он стоял, спрятав лицо в ладони, точно плакал.
– Может быть, он грустит из-за того, что случилось с садом, – сказала Исмей.
Миновав ангела, дети продолжали путь к дому, но Тармин оглянулся на него еще раз. «Странный он какой-то, этот ангел», – подумал мальчик, но напомнил себе, что это всего лишь статуя. И встряхнул головой, стараясь отогнать тревогу.
Выходя из регулярного сада, Тармин держал Исмей за руку. Вместе они начали подниматься по ступеням главной террасы. Они уже почти дошли до верха, когда Тармин снова оглянулся. Статую под деревом он увидел сразу – издали она казалась силуэтом, но мальчик сразу разглядел, что теперь ангел не плачет, а стоит, подняв голову. И смотрит на него с Исмей.
Тармин так и замер, забыв опустить ногу на очередную ступеньку, но Исмей потянула его за руку, и он пошел дальше. «Это все мое воображение, – на ходу твердил он себе. – Воображение и страх, ничего больше. Статуя как статуя, подумаешь».
Тармин и Исмей вышли на террасу и обнаружили там еще статуи. Они стояли где попало, словно тот, кто их расставил, нимало не заботился о том, как они будут выглядеть. Один ангел плакал, уткнувшись в ладони, другой, подняв голову, пустыми глазами смотрел на детей с противоположного края террасы.
