от чумы никто не следит — а стало быть, им можно поживиться. Гниль и разложение без конца и края — внутри и снаружи…
Мокрая, дождливая улица была по-прежнему пустынна — те, кто имел возможность, уже бежали из города, а те, у кого было хоть немного денег и припасов, сидели по домам, больные и здоровые вперемешку, надеясь на чудо. Это ожидание буквально висело в воздухе, мешаясь с мелким дождем и отравляя собой холодный вечерний воздух. В двух словах его можно было выразить так: «Ну пусть уже все закончится, как угодно — победой, смертью, всеобщим безумием, но пускай этому придет конец. Нет уже никаких сил терпеть».
Безработные штурмовали вербовочные пункты городской стражи и Аббатства — для поддержания хотя бы видимости порядка требовалось множество новых солдат и Смотрителей. Что-то назревало в больном, умирающем городе. И оно совсем не нравилось человеку, прижавшему бледное лицо к грязному, закопченному стеклу в доме на одной из пока безопасных улиц Дануолла.
— Мирко Данич.
Глухой, словно из-под подушки, сдавленный голос прозвучал в тишине комнаты подобно разрыву гранаты. Человек вздрогнул и обернулся, каким-то болезненным, рваным движением.
Перед ним стоял китобой, точно как на многочисленных плакатах, расклеенных по всему городу. «Разыскивается за многочисленные убийства и ересь: враг города и короны». Плотная кожаная куртка, перевязь, капюшон… Но самое главное — маска! Промышленный противогаз, как у работников китобойных баз — чтобы не потерять сознания при разделке гигантских туш и защититься от воздействия химикатов. А эти дьяволы, как шепчутся на улицах, носят маски, потому что у них нет лиц. Или глаз — тут мнения расходятся. Но ясно одно — они навсегда продали души Чужому за обладание черной магией, которую используют для совершения убийств за деньги.
Китобой протянул к нему затянутую в черную блестящую перчатку руку, и человек отшатнулся к окну, с грохотом повалив стул.
— Перчатку-то сними, — сварливо проворчал Мирко, присаживаясь на поднятый уже и поставленный как следует стул. — Чужой его знает, за что ты ей брался. И маску тоже — тут чисто. Обязательно было пугать меня до полусмерти?
— Было смешно, — сказал уже нормальным голосом Дик Стронг, один из «китобоев», протянув Мирко пустую уже руку, откинув капюшон и избавившись от маски. Под ней он оказался молодым парнем лет двадцати пяти, темноволосым и худощавым. Тяжелые сапоги, с которых все еще скатывались капли грязной воды, он оставлять внизу не стал.
— Кому? — поинтересовался Данич, — придвигая присевшему на старое кресло Дику пепельницу и зажигалку. — Тебе, да еще тараканам под полом? Слабовата аудитория, как мне кажется. Дауд что-то хотел?
Имя неуловимого лидера «китобоев» произвело должный эффект. Стронг помахал зажженной сигаретой, разглядывая медленно плывущий к раскрытому окну дым.
— Вызывал к себе, да. Но срочности особой нет, он дожидается, пока Билли вернется с задания, а раньше завтрашнего утра она вряд ли будет.
Мирко нахмурился. Дауд, Билли, его первая помощница, и он сам, выполняющий функции бухгалтера, управляющего, снабженца, квартирмейстера и еще бог знает кого для Дауда и его «китобоев». Видимо, обсуждаемый вопрос будет тяжелым и важным. Не совсем то, что пожелаешь самому себе в пятницу вечером, но делать нечего.
— А что слышно-то среди ребят? — без особой надежды поинтересовался он. Дик равнодушно пожал плечами.
— Что будет какое-то большое дело. Дауд в последние дни часто срывается в город, говорят, к кому-то из больших фигур. То есть по-настоящему больших. Больше, извини, ничего добавить не могу — сам не знаю.
Данич кивнул, но хмурое выражение никуда не исчезло. Масштабные дела — то есть убийства или похищения кого-то из аристократии — приносили, конечно, куда больше денег, чем рутинный рэкет или помощь в разборках враждующих банд, но и неприятностей сулили немало. Убрать того же Слэкджо, да пусть даже саму Черную Салли, не так уж сложно, а уже наутро во главе банды будет стоять новый лидер. А вот убийцу, скажем, Хайрема Берроуза, главы королевской секретной службы, напротив, станут искать долго и старательно, привлекая множество стражников и Смотрителей и прочесывая даже самые бедные и отдаленные районы Дануолла. А это плохо для бизнеса.
Есть надежда, что в этот раз Дауд в своих решениях будет руководствоваться голосом разума. Каковым, собственно, и собирался выступить Мирко.
— Ладно, — Дик докурил, щелчком отправил сигарету в пепельницу, хлопнул в ладоши и поднялся. — Задание выполнено, сообщение передано — пойду. Еще остались дела, места, ждущие, чтобы их посетили, и люди, не ждущие, чтобы их убили. Увидимся завтра на фабрике.
Натянул обратно перчатки и маску, отвесил легкий поклон, церемонно прижав руку к груди — и исчез, словно распавшись на сотню горящих кусочков, с шипением поглощающих самих себя. Данич тихонько фыркнул: «Пижон…»
Дику это нравилось. Конечно, нравилось — быть сильнее, быстрее, ловчее других. Ощущение безграничной, сверхъестественной власти над любым из сотен и тысяч жителей Дануолла, чувствовать себя выше, не таким, как эти жалкие, грязные, никчемные, копошащиеся в грязи у его ног букашки… Нравилось убивать — по приказу, конечно. А если бы не было приказа — то все равно бы нравилось. Собственно, в этом и заключалась проблема.
— И сапоги надо внизу снимать, — буркнул Мирко, обращаясь к пустому окну и таящемуся за ним промокшему, озябшему городу.
