Стратегии правового развития России

разбирательстве»[478].

Как считает автор, данный тезис имеет и международное признание. Согласно Международному пакту о гражданских и политических правах (подпункт «d» пункта 3 статьи 14) и Конвенции о защите прав человека и основных свобод (подпункт «с» пункта 3 статьи 6), лишь при рассмотрении предъявляемого уголовного обвинения каждому предоставляется возможность защищать себя лично. Так, Европейский Суд по правам человека указал, что обязательные требования, присущие понятию «справедливое судебное разбирательство», не всегда одинаковы, например, для разных споров, относящихся к гражданским правам и обязанностям, и для дел, касающихся уголовных обвинений. По мнению Европейского Суда по правам человека, Договаривающиеся государства пользуются большей свободой в области рассмотрения гражданских дел, чем по уголовному преследованию («Домбо Бехеер Б.В. против Нидерландов» § 32)[479].

Но в последнее время мы можем констатировать положительную динамику в однозначном решении вопроса реализации права на судебную защиту без личного участия осужденных в рамках гражданского судопроизводства. Определение Конституционного суда РФ уже содержит более разумную формулировку о том, что «ч. 2 ст. 77.1 УИК РФ не исключает принятие судом решения об обязательности участия осужденного в качестве стороны в гражданском судопроизводстве в тех случаях, когда это необходимо для защиты прав личности и достижения целей правосудия» [480].

Думается, что не следует узко, однозначно воспринимать и нормы международного права, тогда как прослеживается и иная позиция. Так, в рамках обсуждения данной проблемы интерес представляют постановления ЕСПЧ по жалобам гр. Шилбергса и Карасева[481]. Поскольку они определяют несколько иной подход к разрешению вопроса личного участия названных лиц: Европейским судом были выявлены нарушения норм конвенции по причине отсутствия у осужденного возможности лично принимать участие в гражданском судопроизводстве. Как указал Европейский суд, ни Гражданский процессуальный кодекс, ни Уголовно-исполнительный кодекс не предусматривают специального положения для осуществления этого права лицами, находящимися под стражей, не зависимо от того, находятся ли они в предварительном заключении или отбывают наказание. Но ЕСПЧ обращает внимание, что хотя международный договор прямо и не фиксирует право осужденных к лишению свободы на личное присутствие в суде по гражданским делам, но гарантирует более общее право на эффективное участие в судебном разбирательстве и равные условия с противоположной стороной[482]. А п. 1 ст. 6 Конвенции предоставляет государство свободу в выборе средств для обеспечения этих прав участникам гражданского судопроизводства. Причем последнее не относится к ограниченным категориям гражданских дел, в которых характер и образ жизни человека имеют отношение к предмету судебного разбирательства или решение органа правосудия во многом основывается и зависит от непосредственного восприятия судьей поведения стороны (например, обжалование действий сотрудников уголовно-исполнительной системы)[483]. Если в национальном законодательстве не обозначен круг гражданских дел, по которым личное присутствие и право личного присутствия в суде гарантируются в любом случае, то каждой стороне должна быть дана разумная возможность обеспечить эффективное участие при помощи иных средств [484].

Тенденция развития технических возможностей, обеспечивающих дистанционное участие субъектов права в их процедурной реализации, имеет не только положительные стороны, о которых много и активно говориться в последнее время. Но можно обнаружить и нежелательные проявления применительно к ограничению права личного участия, как в судебных процессах, так и в различных видах позитивных процедур.

Здесь можно говорить об ограничениях права на личное участие в разбирательстве дела в рамках организации и развития системы электронного правосудия, электронного правительства, системы электронного нотариата отдельных групп населения, которое выражается в отсутствии необходимого обеспечения доступа к такой форме взаимодействия с государством всех слоев населения, в зависимости реализации личного участия посредством онлайн процедур от наличия технических возможностей.

Более того, существо самого информационного общества предполагает существование не только высокотехнологических систем коммуникации, но главное – нового управления, права и государства. По сути дела можно говорить о новой концепции гражданского или «сетевого общества». «Сетевое общество» предполагает наличие высокоразвитых элементов гражданского общества: «популяризацию возможностей и преимуществ информационного общества», «социализацию на основе общения», «новые формы солидарности», «распространение региональных инициатив»[485].

Как справедливо отмечает В.А. Копылов, «Социальная система и право, как один из основных регуляторов этой системы, существенно отстают от темпов развития информационного общества, от непостижимых скоростей наступления на нас новых информационных технологий и всемирной паутины сети Интернет – «строительного материала» информационного общества»[486]. Между тем, все активнее идет работа по формированию в различных государствах мирового сообщества концепций «электронного государства», «электронного правительства» и т. д. Причем следует обратить внимание, прежде всего на то, что концепции эти никогда не основаны лишь на облегчении, упрощении и удешевлении процедуры и правил процесса документооборота процедуры и правил процесса, всегда как правило, ставятся и содержательные задачи, сопряженные с идеями гражданского общества, прозрачности и доступности правосудия, борьбы с коррупцией, реализацией конституционного права на получение информации, гласности и публичности власти и т. д. Не последнее место в таком государстве занимает «электронное правосудие», которое имеет для России