встречает меня шелестом ветра, скрипами и шорохами, похожими на призрачный шёпот. Щурясь, я вгляделась во мрак, привыкая к нему, начиная различать очертания предметов…
Неожиданное прикосновение к ноге заставило меня дёрнуться, едва не вскрикнув.
Как выяснилось, это был всего-навсего Лорд, в знак приветствия ткнувшийся белой мордой мне в колено, — но лихорадочное биение моего сердца унялось ещё нескоро.
— Привет, — прошептала я с облегчением. Протянув руку, погладила волка по светлой шерсти между ушами и зачем-то спросила: — Где твой хозяин, не знаешь?
Лорд вскинул голову, глядя на меня, ластясь к моей ладони. Потом, скользнув вперёд, порысил куда-то, бесшумно перебирая когтистыми лапами по ковровой дорожке. Я следила, как он удаляется прочь, — мои глаза уже привыкли к темноте, слабо рассеиваемой лунным светом из окон, — но в конце коридора, у лестницы, ведущей наверх, Лорд замер и оглянулся, вопросительно глядя на меня.
Хочет, чтобы я шла за ним?..
Я посмотрела на приоткрытую комнату, звавшую меня обратно, манившую безопасностью покинутой постели. Ещё секунду колебалась.
Всего секунду.
Затем коснулась пальцами медной ручки — и, решительно прикрыв дверь, быстро двинулась по тёмному коридору, следуя за белым волком.
Лестница была так темна, что подниматься приходилось на ощупь. Прежде чем сделать шаг, я осторожно находила ногой каждую ступеньку; одна моя рука скользила по стене, отделанной деревянными панелями, пока другая придерживала полы ночной рубашки. Во мраке за спиной мне чудились отзвуки, шёпоты, чужие шаги, вновь заставлявшие сердце бешено колотиться, — но, замирая и прислушиваясь, я не слышала ничего. И правда впору было верить, что Хепберн-парк полон призраков…
К счастью, долго подъём не продлился. Вскоре Лорд вывел меня в другой коридор, располагавшийся двумя этажами выше того, откуда мы пришли, и после лестничной тьмы лунный свет показался мне ярким, точно пламя. Коридор был знакомым, в его конце я заметила проход на другую лестницу, выводившую к смотровой площадке. Белой тенью скользнув мимо картин и гобеленов, пылившихся на стенах, волк поддел лапой дверь одной из комнат — и, когда та поддалась, я поняла, что она была приоткрыта.
В последний раз оглянувшись на меня, Лорд исчез за порогом.
Коротко выдохнув, я на цыпочках приблизилась к двери, чтобы украдкой заглянуть внутрь.
Комната почти ничем не отличалась от той, что я покинула. Когда-то это явно была просто ещё одна спальня, но теперь её использовали скорее как склад: тут и там стояли чемоданы и сундуки, запертые тяжёлыми навесными замками. Те самые сундуки, о которых когда-то говорила Бланш? Полные золота и драгоценностей? Должен же где-то всякий уважающий себя корсар хранить награбленные сокровища…
Я ожидала увидеть мистера Форбидена, но внутри никого не было. А вот беспорядок — был. Шторы отдёрнули, и луна освещала картину в золочёной раме, которая стояла на полу, прислоненная к изножью кровати, и пустую бутылку, валявшуюся подле нее. Рядом с бутылкой стояла маленькая деревянная шкатулка с откинутой крышкой, вокруг белели разбросанные письма, а чуть поодаль валялась ленточка, некогда наверняка связывавшая бумажные листки в аккуратную стопку. Один из сундуков был отперт, и теперь Лорд безмятежно лежал у него, косясь на меня.
Поразмыслив, я воровато вступила внутрь. Поморщилась от запаха абсента, разлитого в воздухе. Думая о том, что уважающему себя корсару больше пристало бы пить ром, приблизилась к картине.
Это был портрет. Женщины, молодой и прекрасной. Рыжие локоны ниспадали на покатые плечи, грациозную шею украшала бархотка с изумрудом, пышный бюст обрамляло зелёное кружево вечернего платья; я машинально отметила, что такой фасон давно уже вышел из моды. Даже на портрете, неверно освещённом лунным сиянием, в выражении тёмных глаз незнакомки светился интеллект, а в улыбке — лукавство.
Она была обворожительно красива. Не чета мне, отчего-то грустно скользнуло в мыслях. Но почему её портрет не висит на видном месте? И кто она? Мать мистера Форбидена? Сестра?
Или старая возлюбленная?..
Ощутив невольный укол ревности, я опустила взгляд на пустую бутылку. Перевела на шкатулку, в которой, должно быть, хранились письма.
Нахмурившись, опустилась на колени, чтобы лучше рассмотреть то, что всё ещё лежало внутри.
Кольцо. Обручальное, слишком большое для женской руки. Непонимающе повертев его в пальцах, я положила его обратно. Взяла другую вещь, покоившуюся в шкатулке: тяжёлый медальон на золотой цепочке, с крышкой, украшенной вензелем-гравировкой, недвусмысленно гласившим: «Г. Ф.».
Когда я открыла медальон, на ладонь мне выпал локон, перевязанный светлой ленточкой.
Некоторое время я рассматривала прядь рыжих волос, некогда бережно срезанную чьей-то любящей рукой. Аккуратно уложив её на прежнее место, закрыла медальон. Вернув украшение в шкатулку, смутно подозревая, как именно складываются обнаруженные мной кусочки мозаики, подняла с пола ближайшее письмо: конечно, восковая печать на нём была давно взломана. Сощурилась, силясь рассмотреть в неверном серебряном свете чернильные строчки, выведенные красивым витиеватым почерком, явно женской рукой.
Я догадывалась, какого рода письмо мне предстояло прочесть, однако написанному всё же удалось меня удивить. И, когда я разобрала слова,
