превращается в двойного и тройного шпиона. Во время Карибского кризиса советский полковник Олег Пеньковский как будто бы выдал американцам, что наши ракеты не так уж и опасны (и этим сообщением фактически спас мир70). Наши секретные службы его «вычислили», судили и расстреляли. Но недавно в жёлтой прессе прошло сообщение, что всё было совсем не так. Он был двойным шпионом. И расстрелян он не был, а где-то мирно доживает свои дни под другим именем71.
Итак, говоря о взрослости, мы тематизируем акме. Это вершина, рассвет, это зрелость. Здесь, с одной стороны, перед нами возраст забытого бытия, предстающий как своеобразное бесстрашие, которое даётся забытостью. Ведь как в детстве, так и в старости, где бытие только становится или соответственно заканчивается, люди сознательно или бессознательно, явно или скрыто, но всегда трагически помнят о начале и о конце. Зрелый, взрослый возраст, который имеет своё становление и исчезновение только на мерцающих горизонтах, может не помнить о бытии или не хочет о нём помнить. Правда, в моменты «кризиса зрелого возраста» вдруг совершенно неуместно взрослая жизнь в её кажущемся бесстрашии мучительно прерывается воспоминанием о бытии. Здесь происходит то, что Александр Куприянович назвал «явкой взрослого с повинной». Обычное время взрослого человека представляется бесконечным в своей повторяющейся цикличности, в скучноватой, а то и просто скучной, но уютной бесконечности. Кажется, что ритм дней и вечеров, праздников и буден, дней рождения и отпусков, командировок и шагов продвижения по службе – всё это будет длиться вечно. Детство уже забыто, о старости «не думается».
Таким образом, царство стереотипов – это акме (знаковое слово для всего сюжета зрелости). Создана даже наука акмеология – учение о взрослости. Но, на мой взгляд, книг по акмеологии читать не стоит.
А. С.: Согласен, они худшие даже среди книг по педагогике.
К.П.: Я бы вообще назвал акмеологию лженаукой, но боюсь, это будет комплимент. Добавлю несколько слов о педагогике. Конечно, проблема взрослости есть некий итог воспитания, то есть итог педагогики. И ведь тема воспитания в качестве своего критерия имеет именно тему взрослости. Это проникает и в рекламу. Например, реклама пива: «Вот это по-взрослому!» (или: «Это не по-детски»!), – поражает своей двусмысленностью. Разумеется, двойной смысл здесь присутствует. Но тема взрослости вообще есть тема разрешённости того, что запрещёно детям и что постыдно старикам. Взрослость – это тема сексуальности. Это возраст воспроизведения, постпубертатный период. Несколько лет назад на нашей кафедре М. Кожевникова защищала диссертацию, посвященную моделям образования в буддизме. Так вот в буддийском образовании, как и в любой традиционной системе, главной задачей оказывается преодоление детскости, инфантильности. Новоевропейская цивилизация не так однозначна, какими нам представляются традиционные цивилизации. Она тоже предполагает преодоление инфантильности, но всегда можно и даже необходимо оставить некие потаённые дверцы для ухода обратно в инфантильность. И это исходная база для творчества, поскольку творчество невозможно без моментов детского или подросткового состояния.
А. С.: Я попробую раскрыть позитивный аспект акме. Это достигнутое, удавшееся соответствие формуле causa sui – причине самой себя. Если человек (субъект) в какой-то момент является причиной самого себя, то в тот момент, когда он входит в герметичную капсулу «я», дистанцируясь от возрастных определённостей (от гормонального дождя, от драйвов вожделений), ему действительно приоткрывается сфера самопричинения – та самая «длинная воля», которая позволяет нам разграфлять свою жизнь, ставить себе задачи, и их решать, и получать удовольствие от их решения по принципу свободно поступающего субъекта. То есть в этот момент субъект чистого практического разума, о котором говорит И. Кант72, перехватывает юрисдикцию присутствия, юрисдикцию тела, и наступает сфера самопричинения. Всё, что Кант говорит об автономии чистого практического разума, как раз относится к возрастной категории акме. И именно там, несмотря ни на что, осуществляются максимы и вердикты чистого практического разума, по возможности оттесняя всякую гетерономию – жалость, психологические принципы, возрастные обстоятельства. И в определенном смысле это как раз означает полноту присутствия, суверенность. Термин «суверенность» – тоже акмеологический. Обрести суверенность, causa sui – сферу самопричинения, и удерживать ее – это и есть в каком-то смысле сверхзадача человеческого присутствия, но также и задача зоны акме, то есть той взрослости, которая может наступить когда угодно. Она наступает всякий раз, когда мы переходим к сфере самопричинения, когда мы перестаем быть мотивированы иным.
Об этом писал и Г. Гегель: «Зрелый дух, который способен удержать объективное и этим объективным довольствоваться, – это как раз дух, которому удалось “вытащить себя за волосы” из гормонального болота, из всякой чувственной замутненности»73. Если обратиться к категориям эстетики, тут перед нами ситуация чистого искусства, в отличие от искусства, опирающегося исключительно на гормональную подкладку, от сентиментальной чувствительности. Взрослое состояние – это в первую очередь состояние субъекта, законодательствующего самому себе, именно для того чтобы произвести я-экспансию, передать яркость отпечатка из момента «я живу, я проживаю» в момент внешнего окружения и наличного бытия. Когда ещё, если не сейчас? Сейчас я постараюсь поставить свою печать на этот мир, и он изменится хотя бы на ничтожный градус, но это будет означать, что моя миссия выполнена. И эта законодательствующая миссия именно в этот период заключается в полноте и, главное, в удержании разнородных модусов бытия.
Здесь множественность модусов бытия (количество полноценно проживаемых жизней) является абсолютной ценностью. Потому что ситуация старости или даже мудрости, которую дает старость, может быть ещё дальше дистанцирована от форм физиологической детерминации. Но старость есть то, что осталось. Кому-то повезло, и у него осталось много, кому-то не повезло, и он по разным причинам всё потерял возможно, потому, что не соблюдал
