истины», к счастью, остался. Нынешнее определение Санкт-Петербургского государственного университета таково: «творческое сообщество профессоров, преподавателей, обучающихся, научных работников, инженерно-технических работников, деятельность которых направлена на постижение истины, утверждение гуманизма и справедливости»104.
В России идёт покорение университета государством. И это покорение в значительной мере удалось. Характерно, что Устав СПбГУ утверждается Правительством. Остались учёные советы и черные шары, но эти учёные советы отчитываются перед государственной организацией, которая называется ВАК, и окончательное решение остаётся за ней. Однако так или иначе, но по сути университет противостоит государству, и борьба между ними неизбежна. Это одно из условий возможности новоевропейской цивилизации и демократии, университет поставляет кадры для высших эшелонов государственной власти. В условиях тотального разделения труда университет создает такие кадры, которые могут соединить хозяйство и страну в единое целое.
А. С.: С одной стороны, особый статус университетских территорий, campus, есть место, где всё сделано для того, чтобы сохранялась эта уникальная атмосфера. Но в то же время некоторая экстерриториальность университетов также постоянно поощрялась в виде «потоков» свободно циркулирующего студенчества. Изначально предполагалось, что студент может из одного университета перемещаться в другой. Для того чтобы знания и обучение имели универсальный характер, требовались разнообразные контакты с преподавателями, профессорами и такими же, как ты, слушателями. И средневековые номадические потоки вагантов, миннезингеров, прочих студиозусов, буршей и бурсаков, которых нам замечательно описывает Н.В. Гоголь, составляли и составляют наиболее динамический элемент не только средневекового, но и современного общества – элемент по-хорошему безответственный, ни к чему не прикипающий душой, легкий на подъем (сама идея перемещёния из университета в университет приучает к этой легкости). И сегодня эти права тоже воспринимаются как естественные. Они даны каждому, ставшему студентом, и студент вправе проигнорировать вопрос о пользе: а что тебе дали эти пять-шесть лет? Вопрос явно не касается высшей справедливости: пять университетских лет, может быть, это самые важные годы жизни. Если попутно производить какие-то объективации в виде текстов и произведений и если при этом скопились какие-то знания – что ж, замечательно. Но даже если всё это осуществилось далеко не в полной мере, в этом тоже нет ничего страшного, потому что тем самым мы произвели важное экзистенциальное расширение тех традиционных социальных иерархий, жёсткая фиксация которых без университетов привела бы к постепенному вымыванию субъектности, к уменьшению всевозможных шансов – шансов бытия заново, бытия поперек. То есть заведомо оазисы университетов прежде всего воспринимаются как источники экзистенциальных инноваций и только потом – как источники интеллектуальных обогащений. Хотя всё равно приобретаемая в университетах гибкость, умение справляться с разнообразными знаниями, умение разводить потоки знаний, отделять знания в товарной форме: те, которые могут быть предъявлены очень быстро и оплачены оценками, а после этого мгновенно забыты, агональные знания, которые работают на престиж внутри университетского сообщества, и те знания, которые составляют некоторую особенность знания от первого лица, некое личное знание, составляющее, например, ауру учителя. Все эти и другие разнородные потоки сопряжены именно в университете, и такого рода гибкость, готовность работать в самых разных интеллектуальных системах при случае всегда востребуется обществом как банк инноваций, потому что разделение труда неизбежно, оно увеличивает продуктивность, но при этом происходит и постоянное порождение профессий, новых сфер деятельности, и вот здесь востребованы университетские навыки: готовность сегодня делать одно, а завтра другое, быстрая переучиваемость, отсутствие инструментальности (когда человек становится инструментом пусть даже идеально подогнанным, компактным хранилищем собственных навыков).
В университете во главе угла остается сам субъект как производное университета и как его основополагающее произведение. И мы сегодня наблюдаем постепенную экспансию университетов: рост числа студентов, наличие особого студенческого интернационала (ведь политика европейских, американских и даже китайских университетов направлена на чрезвычайную интернационализацию обучения, где выбор идентификации происходит заново), где неважны пол, раса, родной язык, важно, что в дивной стране Gaudeamus Igitur, где все играют в эту прекрасную игру, всё может быть переопределено заново в соответствии с другими правилами, другими возможными и тут же синтезируемыми легкими идентификациями, которые завтра могут измениться, а послезавтра – измениться вновь.
Понятно, что не всякое общество выдержит большое количество таких заповедников. Ведь здесь кроется и источник социальной дестабилизации, что также предполагает определённые расходы. Подобные факторы лимитируют количество университетов. Но все же никому не приходит в голову, что начиная с какого-то момента, они могут быть отменены вообще или реформированы в сторону эксклюзивного «пользоприношения». Напротив, в настоящее время если в чём-то и сказываются великие завоевания трудящихся (то, что было напрямую отвоевано у капитала, у чистогана, у бюрократии), так это в экспансии университетской территориальности, чтобы не иссякли возобновляемые каникулы у жизни, которые можно провести достаточно достойно, по возможности до поры до времени избегая инкорпорации во всё инструментальное. И даже если потом эта инкорпорация совершается – на этот случай остаются прежние связи с aima mater, которые эффективно «работают» (известно, что выпускники Кембриджа, Оксфорда, Гарварда всегда узнают друг друга). В этом отношении aima mater оказывается не столько средством, сколько целью.
К.П.: Но у экспансии университетов есть и оборотная сторона. Это по существу создание симулякров. Вот был какой-нибудь педагогический институт в небольшом городе – теперь он университет. Хотя в педагогике также присутствуют потенции универсальности. В Санкт-Петербурге есть заведение с громким названием
Всемирный духовный университет (это Брахма Кумарис)105, в котором, однако, нет библиотеки. Согласно одному из прекрасных
