«Лыкаш», – подтверждая догадку, кивнул про себя Злат. Вслух сказал:
– Я лишь скромная щепка от восьмой ступеньки трона. Доведётся ли повидать здешнего волостеля, великого котляра?
Лихарь ответил:
– Мы нынче к вечеру учителя ждём.
Злат всё же пренебрёг советами Мартхе, вздумал явить понимание воинского пути:
– Он, верно, с орудья идёт во славу Владычицы?
Брякнул, сразу понял оплошку. Мораничи переглянулись. Лихарь не унизил знатного гостя, ответил тонко:
– Наш великий отец по земле ходит и воздухом дышит во славу Владычицы. Он третий день сыновей на лыжах гоняет, ныне, вышней милостью, возвратится.
«Прости, друже! Впредь нипочём твоего вразумления не покину…»
Инберн толкнул воспитанника. Воробыш кашлянул, отважился подать голос:
– Благоволишь ли, батюшка высокоимённый гость, глазом посмотреть, хороши ли палаты приготовлены…
Злат милостиво кивнул. Было стыдно и смешно. В Выскиреге он ходил ничтожным для всех, кроме Эдарговичей. В хоромах Высшего Круга сидел всего один раз. На коврике у двери. А здесь! «Как бы под конец похода к царской почести не привыкнуть…»
Лыкаш тоже заулыбался. Оставил робость, повёл знатного гостя во двор.
Недоставало человека, о коем Мартхе рассказывал всего более. «В дозоре? На башне сторожем? В холоднице наказанный?..»
– А где… – начал было Злат. Спохватился, прикусил язык.
Услужливый Лыкаш повернулся:
– Что, господин?
В это время молодые мораничи во дворе словно бы слитно колыхнулись в одну сторону. Мгновением позже сразу с двух башен, обращённых к заливу, долетел громкий свист.
– Идут! – обрадовался Лыкаш. – Учитель возвращается! Полуднём раньше, чем ждали!..
Злат оглянулся. Все не занятые обустройством походников бежали вон со двора. Туман взялся вихрями за спиной сурового стеня: первый долг Лихаря был наставнику, потом уж всем остальным.
– Не угодно ли будет благородному гостю… – начал старший державец.
Злат даже не вспомнил, вменяла ли что в таких случаях выскирегская чинность.
– Идём скорей, добрый Инберн! Встретить в воротах великого сына Владычицы, это ли не честь для меня!
Вывалившись обратно на снег, он увидел зрелище, достойное памяти.
Внизу во всей славе распахивалась морозная ширь, которую Злат только что измерял своими ногами… и, если по совести, предвкушал не видеть ещё хоть несколько дней. Ребятня, обойдённая лесной потехой с учителем, гроздьями свисала с края обрыва, галдя хуже птичьего базара. Мальчишки наперебой тянули руки, указывали что-то вдали. Злат присмотрелся. По замёрзшей ладони залива подползали два тёмных пятнышка. Медленно-медленно, одно чуть впереди.
– Пороша вторым, – со знанием дела возвестил кто-то.
– Какой Пороша? Побежка Бухаркина!
– Зенки протри!
– Ну не Хотён же.
– Хотён на ногу тяжёл, пожрать любит.
– Когда это они Ворона обгоняли?
– А когда он тебя, соплюгу, на закрошнях тянул!
Бросились бы в кулаки, только стеня и убоялись.
Пятнышки подползали, по-прежнему всего два. Злат попробовал на глаз прикинуть расстояние, а с ним скорость. Получилось – так быстро и птица не пролетит.
По мере того как точки обзаводились ручками, ножками, превращаясь в двоих бегунов, голоса спорщиков стихли.
Злат, впрочем, не слушал.
Он смотрел на переднего, околдованный мощью, безоглядно сжигаемой в последнем усилии. Лыжник отдавал всё, сбережённое на ста вёрстах бега. Достигнув подъёма, пошёл вверх, как по ровному месту. Что за сила нужна, чтобы так-то драться на крутизну!.. У Злата до сих пор жаловались ноги, запомнившие каждый поворот, каждое плечо взъезда. Он начал беспамятно переминаться, помогать незримым кайком… Спохватился, нахмурился, перевёл
