– Так всё и было, как сказано. Лигуище вор, и пасынки его ворята, я в том хоть на железо пойду, хоть образ Моранушкин поцелую! А злому Улыбе от своих товарищей изгибнуть бы, как нам с Сивушкой…
Пальцы дикомыта всё играли с его рукой. Похаживали, плясали, натаптывали. Коптелка прислушался, удивился, освобождённо вздохнул:
– А кажется – спину правишь!
– Я спину и правлю. Тебя в мыльне распаривали?
– Как иначе… Не помогло.
– Поможет теперь. Научу.
Вернулась девка. Злат жадно схватил берестяной лист, шагнул к столу: где писало?
– Пойдём, кровнорождённый, – сказал Ворон, вставая. – Сперва других ватажников опыта?ем. Авось ещё что для твоей грамоты вспомнят.
Злат с готовностью поспешил к двери. Десибрат двинулся за гостями, как доброму хозяину надлежит. У порога Ворон молча придержал его. В собственном доме Головне уже давно не указывали, но своё право он отстаивать не посмел. Вернулся на лавку, обнял дочь, загрустил.
– Что, отик? – прошептала девка, вдруг оробев.
– Он моранич, ему воля, – тихо отмолвил отец. – Чего возжелает, слушайся, поняла?
Из сеней долетел сдавленный вскрик. В стену бухнуло, словно кто мешок взялся метать.
– Страшный-то! – пискнула девка. – Как зыркнул глазищами… где душа!..
– И я было с рукой попрощался, – сказал Коптелка. – Сразу всё вспомнил, что про них говорят.
Снова лёг, вытянулся. Лежалось весело и удобно.
– Зато с ними бояться некого, – вздохнул Десибрат. – Не обидит он тебя, дитятко. Не обидит.
– Глянулся моранич, так и скажи, – буркнул Коптелка. – Погоди, теперь, может, я и сам поднимусь!
…А Злата, едва выбрались в тёмные сени, вдруг сгребли за грудки, только затрещал шитый кафтан. Коршакович ойкнул, схватился, но железные руки ещё и в стену внесли – так, что оборвалось дыхание.
– Разбойникам за три овиди кулаком грозить мы горазды, – прошипел Ворон. – А как враг лицом встал, за порядчиками бегом? – Пальцы разжались так резко, что Злат опять схватился за стену. – Сам к делу не способен, хоть мне не мешай!
Злат успел возгореться бешенством, унижением, кровной обидой…
И всё проглотил. Спасибо родителю за науку.
Разгладил надорванные петлицы, отдышался. Сказал почти спокойно:
– Тебя учитель на развед послал. Ты выведал про Лигуя. Дальше что?
Ворон ответил, невидимый в темноте:
– Дальше – разведаюсь.
Злат неволей вспомнил, какое будущее себе рисовал в безопасности Выскирега. Вспомнил, как вправду смешно храбрился доро?гой. Ворон… Ворон был тенью из тьмы, залёгшей позади тына. Тьмы, куда ему, Злату, лучше было совсем не заглядывать.
– Ты вот знаешь, – словно в подтверждение, сказал вдруг моранич, – что Лигуев охотник прямо сейчас к нам через тын заглянуть метит?
– Отколь взял? – вздрогнул Злат.
– Смотреть умею.
– Ну не учён я воинству, – с отчаянием проговорил Злат. – Я со слугами рос. По ухожам. Уток кормить, оботуров пасти…
Ну так слушай учёного, мог сказать Ворон.
Располагай, пособлять станем, мог ответить Злат.
Обошлись. Промолчали.
– Ты, кровнорождённый, что про Лигуя постиг?
«Да его не постигать надо, а голову на кол!»
– Жестокий он. Жадный, раз душегубства не застыдился. – Злат наморщил лоб, вспомнил письмо Гольца, корявое, отчаянно льстивое. – Может, трусоватый, хотя владыки кто ж не трепещет. Ещё мыслю, хитёр по-звериному, а по-людски не больно умён.
– Ходит оберегами увешанный, – пробормотал Ворон. – Как сгинул Бакуня, говорят, начал мёртвых робеть. Боится, не встали бы…
– Надеется правду скрыть, – продолжал Злат. – Вздумал с праведными тягаться!
Ворон хмыкнул в темноте:
– Не клади его в грош, кровнорождённый. Хочешь врага ухватить, выведай, что он любит, чего боится. Пошли.
– Других опы?тывать?
– Узнавать, какой облик врагу страшнее всего.
Вечером Десибратовна металась из клети в малую избу. Собирала чёрную и зелёную ветошь.
