– Отомстил Воевода!
– Андархи нам полторы деревеньки оставили пригульных, а мы им – вона!
– Только мы выродкам смеёмся, а первые Гедахи, говорят, круты были на расправу. Всех убивали.
– Ну и доискались себе на голову Беды. К нам-то брызгами долетело.
Шатёр полнился теплом. Вблизи жаровни даже дыхание паром не клубилось. Витязь оглядел хохочущих парней, всё понял без объяснений.
Один Светел знай хмурился. Повременил, тронул глухого за руку:
– Дядя Летень, а… с Крылом-то что сталось?
Витязь понял только после того, как Светел бросил пальцы к воображаемым струнам и, будто довершив песню, сронил голову на плечо, воздел руку в сторону, отпуская гулы на волю.
– Вот ты про что, – вздохнул Летень. – Нет, парень. Не знаю, как гусельки сиротства дождались. Только пальцы видел поломанные.
– Пальцы? – ахнул Светел. – Кто ж его?.. – Успел отчаяться: – Тоже не знаешь?..
– Это знаю. При мне было.
– Кто?!
– Лишень-Раз.
– Да за что же?..
– А не в час о побратимстве запел, от коего Ялмак отбежал.
Светел долго молчал. Наконец откашлялся.
– Ты меня, дядя Летень, жестокими науками наторяй. Чтоб я этого Лишень-Раза где встретил, там и убил.
Говорил он сквозь зубы, но витязь очень хорошо понял его. Стиснул руки, будто на что-то решаясь. Ответил неожиданно:
– И ты меня.
– Чему, дядя?
– Ремеслу. – Летень разглядывал свои ладони. – Твой брат ещё мал. Я в дружине больше не воин. Если с хлеба не го?ните, лыжи уставлять научусь. Мало чести праздновать, когда другие спину не разгибают.
Под утро Светел и Гарко вместе несли дозор. Сперва ходили молча. Потом Гарко сказал:
– Бабки наши что… теперь в ссоре пребудут?
Светел помолчал, подумал, ответил:
– Бабки наши век прожили. Умели рассориться, сумеют поладить.
Гарко тоже задумался.
– Ты, брат, Воеводу красно вывел. Аж дух занялся. А ведь ты… ну… – И понизил голос: – Гедах этот вражий – тебе родня?
В Твёрже редко поминали происхождение Светела. Зря ли говорят: и в бревне сучок лишний может найтись. Светел отмолвил:
– Я не про андархов с Прежними думал. Я героя представлял и недругов злых.
– Скучно без тебя будет, Опёнок.
– Этого не бойся, – засмеялся Светел. – Жогушка вчера «Лихо в Торожихе» с начала до конца сыграл. Под песню совсем верно бряцал и уже под драку пытался.
– Правда, что ли?
– Правда святая. Мама аж плакала.
– С чего ещё?
– Сказывала, соловушкой поёт. Сквариным голоском. Ему правда гусельки легко отзываются. А чего я не успею, Небышек преподаст.
– Бабам лишь бы слёзы точить, – скрывая чувство, пробурчал Гарко. – Небышек вон песню начал слагать. Про бабок наших. Смешную. – Гарко помолчал, перестал улыбаться. – Ты… вернёшься же?
– Сказано, брата выручу, к матери на порог приведу. Значит, сам с ним приду.
– А потом?
«Венец отеческий принимать… мораничей, за неправду их, как крапиву из огорода…» Светел обвёл взглядом еле видимый подветренный берег. Снова вспомнилось, как они со Скварой и атей бежали пустошами Левобережья. Ёлки, росшие то ли из двух корней, то ли из одного. Уверенное ожидание завтрашнего веселья… эх… Светел повёл плечами, гоня разбежавшийся по лопаткам мороз.
– Даже гадать не хочу, – ответил он честно. – Зарок исполню сперва, там видней будет.
– А всё же? Вот глянь, сядешь на государство…
Звучало несбыточно. Как скончание долгой песни, затеянной неопытным гусляром.
– Будет то, что будет, даже если будет наоборот, – сказал Светел. Встряхнулся, подпрыгнул на месте, хлопнул рукавицами. – Давай, что ли, брат-
