наторять. Не из лихаревичей кого.
Ветер кивнул на новых ложек, сбившихся в пугливую стайку:
– Веди домой, гнездарище, чтобы не заплутали. Прочь с глаз!
Когда Лыкаш с младшими надёжно скрылись в лесу, Ветер вновь обратился к ученику:
– Я тебе доверился, сын.
Над боевым городком как будто враз потемнело. Стужа, добравшаяся до распаренных тел, сделалась ощутимей.
– Да, отец.
– Срок приблизился. Я в твоей власти.
Ворон сглотнул. Кивнул. Сунул руки под мышки.
– Я уже чувствую дыхание Владычицы, – продолжал Ветер. – Ноги норовят подогнуться, в мыслях ясности нет…
Ворон, конечно, это тоже заметил, но спросил иное:
– Зачем ты всё время доводишь себя до пределов, отец? Я мог выдернуть жало ещё вчера…
– Если пределов не искать, после нечем будет и хвастаться. Готов, сын?
– Да, отец. Я готов.
Учитель разомкнул пояс, мерцавший тусклым в сумерках серебром. Стянул, завернув на голову, видавший виды кожух. И вдруг отчаянно-весело рванул ворот рубахи – только затрещало толстое портно.
– Давай, сын!
Ворон прикрыл глаза, добиваясь полного сосредоточения. Длинный палец почти неосязаемо коснулся межреберья… Коротко и резко ударил, вонзился, вошёл железным гвоздём, казалось, в самые черева, в сплетение беложилья! И отскочил, выдернув нечто злое и мёртвое. Способное взаправду убить.
То, что по приказу учителя сам же подсадил третьего дня.
Ветер покачнулся. Ученик подхватил его.
«Мальчик… Скоро ты будешь знать и уметь всё, что благоволением Правосудной отпущено мне. А там – превзойдёшь. Взмоешь в небо из-под крыла, полетишь дальше. Как предупредить тебя, сын, что спина впереди – слишком заманчивая мишень?..»
Вслух сказал:
– Пусти уже, лекарь! Теперь и без помощников не свалюсь.
Но Ворон отпускать не спешил:
– Ты сказал: лекарь. Значит, слушайся. Садись в чуночки, довезу.
Бросил на плечи алык, пошёл ровным сяжистым шагом, словно вовсе и не устал. Скорей, скорей учителя в тепло, к доброй еде!
Когда миновали выход из городка, Ворон всё-таки подал голос:
– Если позволено будет спросить…
– Спрашивай, сын.
– Отчего не разрешаешь приблизить меньшого ученика? Я Иршу с Гойчином сам привёл…
– Оттого, что ты их не тайными воинами взрастишь, а тайными скоморохами. Да не гони так! Не повитуху к роженице мчишь!
Санки выбрались с ухабистой тропы на дорогу. Ветер сел нога на ногу, закутался в шубу, пообещал:
– Расскажу кое-что, если оставишь по кочкам душу вытряхивать.
Ворон оглянулся через плечо. То правда святая: дорога не дорога без назиданий учителя. Он только не ждал, что Ветер и сегодня разговорится.
– Ты многого достиг, сын. Теперь, когда ты научился вселять и по произволу изгонять смерть, пора тебе причаститься такого, о чём в летописаниях не рассказано.
Ворон подумал, отозвался:
– Я видел родословные книги великих семей. Там страницы вынуты, чтобы от хуливших Владычицу не осталось имён. Ты о них?
– Не совсем, – усмехнулся Ветер. – Память наших книг тянется в тысячелетнюю древность, к Эрелису Первоцарю, основателю Андархайны. Что говорится о нём?
Это было легко.
– Нёсший орлиное имя приехал на огнегривом коне, возглавляя храброе войско. Взял под крыло племена, не ведавшие закона и правды. Дал им устроение, отбросил диких языков, рекомых ныне хасинами. От Эрелисова рода начали прозываться андархи.
– Не ведавшие закона и правды! – словно размышляя вместе с учеником, повторил Ветер. – Что ещё сказано о тех племенах?
– Ели в нечистоте. Мяса вонючего не гнушались.
– Как истолкуешь?
– Ну… Руками, зубами. Подбирали стерву лесную. Не умели сварить.
