потёртый мешочек, вынутый из-под одежды.
– Ещё что придумала? – помолчав, подозрительно спросил Неуступ.
Эльбиз сглотнула.
– Когда дядя Космохвост понял, что могут напасть, он велел нам из родительского ларца… выбрать по нещечку, носить подле тела… мало ли что…
Она распутала ремешок. В пасмурном свете замерцала серебряной чернью веточка рябины. Зелёная финифть листков, ягоды – жаркие самограннички солнечно-алого камня. Таких прикрас уже не делали после Беды.
– Ого, – присвистнул Сенхан.
Старинная запонка годилась в праздничную сря?ду царицы. А стоила явно побольше его знаменосного корабля.
– Братец Аро носит перстень отца, но лучше ведь булавку потратить, правда? – заглядывала в глаза царевна. – Дядя Сеггар, вот, ты возьми… В плату…
– И перстень, если не хватит, – разжал губы молчаливый царевич.
Двое сирот стояли перед могучими воеводами, протягивая последнее, что им осталось от матери и отца.
В лице Сеггара, малоподвижном от шрамов, ни дать ни взять что-то сломалось. Он отвернулся. Хрипло, через плечо, бросил Летеню:
– Ступай. Свергни иго.
Повторять не занадобилось. Первый витязь устремился с причала таким шагом, что взвился плащ за спиной. Едва сойдя на берег – воздел руку, крикнул. Людская вереница сразу остановилась. Обезнадёженные торговцы взялись было возражать, но куда с витязем спорить. Рабские врата качнулись. Рухнули, знаменуя окончание торга. Летеня обступили ничего не понимающие кощеи.
– Гадают небось, как им столько детворы прокормить, – предположил корабельщик.
– Сам на что жить собираешься? – спросил Сенхан.
Неуступ буркнул так же хрипло:
– Задаток лежит. Не весь ещё пропили.
– Люди станут смеяться. Храбрецы один другого краше, а парчового плаща даже у тебя нет.
– Моя дружина не парчовыми плащами славна. А чтобы за кулачество хвалить, у людей Ялмак есть.
Эрелис переглянулся с Эльбиз. Оба, неведомо почему, чувствовали себя виновными.
– Дядя Сеггар…
– Вы, там! – зарычал воевода. – Живо всё спрятали, пока чайки не унесли! Ещё увижу, подзатыльников надаю!
Вечером, в сумерках, железный корабельный очажок вынесли на причал. Сеггаровичи с мореходами уселись вокруг, а Крыло взялся за гусли.
То не горные скалы в движенье пришли,Вековечные корни подняв из земли!Не созвездья полночные строятся в ряд,Золочёные брони как пламя горят!А не сизая туча с грозой и дождём –То дружина шагает за гордым вождём!«Кто ты, витязь, куда своё знамя несёшь?За какую награду сражаться идёшь?»«Нам стезю указует о помощи зов.Наша правда – рубцами на ликах щитов.За бесскверное имя – всей силой вперёд,А мирская добыча – уж как повезёт.Что добуду мечом – не себе одному,Побратимам отдам и вождю своему.Да прославится знамя, ведущее рать!Нам под ним побеждать. За него умирать.Щит к щиту – неприступная встала стена!Да украсятся братьев моих имена!Пусть на равных звучат и на равных слывут,Потому что воители в братстве живут!»– Значит, говоришь, воины подвалили, – проворчал Светел.
Кайтар улыбнулся:
– А то! Ялмаковичи! Наши, кто девок привёз, уже по шатрам всех попрятали.
– Почему?
– Так пялятся, дурёхи. А те и рады. Один Крыло…
Вот гусляра не надо было даром поминать. Светел сразу помрачнел, плотнее натянул куколь, вспомнил, что, вообще-то, ему к дружинным пока идти незачем. Ну разве издали посмотреть.
Ага, на Крыла напороться. Чтобы тот опять показал, кто на купилище гусляр.
Светелу хотелось и не хотелось идти туда, где под низким туманом виднелись недавно поставленные палатки. Ноги сами замедляли шаг, глаза метались по сторонам, искали повода зацепиться.
– А что тебе витязи? – любопытно спросил Кайтар. – Ты же не уходишь пока?
Светел ответил прямым словом:
