– Вернёшься в деревню, ступай девкам на посиделках бренчать. И на большее не посягай, не твоя это забота. Рукодельному промыслу учён?
– Ну…
– Вот и ступай займись, а гусли другим оставь, тебе же меньше обиды. С этим родиться надо, отроча. Чего под шкурой нет, к шкуре не пришьёшь.
– Я ремесло тоже не с колыбели постиг, – упрямо пробормотал Светел. – Не на торгу прикупил. Выучусь!
Крыло смотрел на взъерошенного паренька с жалостью. Как на увечного, страдающего от собственной дури.
– Одним Боги дают, другим только показывают… а те и рады обманываться. Беги, дитятко, недосуг мне с тобой.
Кугиклы
Когда Светел вернулся к Кайтару, чернокосой нигде не было видно. Зато с молодым сегдинцем стоял и разговаривал человек, которого Светел сразу узнал. Хотя не видел очень давно. С Житой Росточи.
– Здравствуй, дядя Поливан.
Тот не поспешил отвечать. Нахмурился, пригляделся. Взрослому пять лет – что вчера; разве седины в бороде прибудет да морщин по щекам. Те же пять годков маленького мальчонку так вытянут и перекроят, что узнать невозможно. Гнездарь сощурился на поясок Светела, на строчённые цветными нитками валенки… Вдруг утратил всю важность, как будто даже стал ниже ростом, всплеснул руками, захлопотал:
– Пеньков сын никак?.. Ишь вырос! – Пригнулся, показал: – Во-от таков был! Под стол пешком! А теперь! Небось на девок заглядываешься?
Светела будто строгий бабкин перст в спину тыкал. Улыбнись, поклонись, за память поблагодари!.. Он стоял молча, прямо. Смотрел, как бегали у Поливана глаза.
Гнездарь кашлянул, потёр спинку носа.
– Что кобель твой… Зыка вроде? Гоит ещё?
– Спасибо, дядя Поливан, – ровным голосом проговорил Светел. – Живой Зыка. Сюда санки доставил.
«Только атю на костёр снесли. Год спустя…»
Поливан кивнул, потоптался:
– А моего Бурого волки съели.
«Ты его им бросил, поди, как нас тогда котлярам…»
Гнездарь мельком глянул на Светела, снова отвёл глаза:
– Дочка вот наспе?ла. Женихи в ворота стучатся.
«Мне ты зачем про это сказываешь, дядя Поливан? Я под твоими воротами ничего не забыл. Мне брата искать. А нет, всё равно бы в Ишуткином дворе вечеровал. Ну… или у той чёрненькой. Не у тебя…»
Его забирала тоска, он знай думал, как бы отделаться от Поливана да ноги прочь унести. Даже не сообразил сперва, что? пустило мороз по плечам и спине. Потом ветер снова дохнул с нужной стороны. В отдалении, за блестящими от мороси кожаными горбами рядов, ворковали кугиклы.
…Лишь миг спустя, уже прыгая через растяжки шатров, Опёнок начал смекать, куда, за какой морокой бежит. Не верил же взабыль, будто Сквара, вырвавшись от мучителей, одолел всё Левобережье, Светынь пересёк… и вместо Твёржи притёк зачем-то сюда? Вот уж глупость!
А ноги знай всё проворнее сягали по утоптанному песку. Что, если…
Душа чуда не дозвалась. Кугиклы пели бабьим уставом. Совсем не по-Сквариному. Сердце сникло, придавленное ледяной глыбой.
Светел всё-таки сделал шаг и ещё, совсем медленно.
От влажной стенки шатра исходил лёгкий парок. Внутри рдела жаровня. Там двигались люди. Говорили, пели, смеялись, пахло съестным. Замужняя дочь пришла к отцу-матери. Вспоминали старые времена, родительскую деревню. Женщины играли вдвоём, словно беседовали. Гукали в цевки, ладно подхватывали голосами, как велось прежде Беды.
Слушать чужую радость показалось сродни воровству. Светел повернулся, понурил голову, хотел идти прочь.
Сзади зашуршало. Из шатра выскочил проворный серенький мальчик. Скрылся в сумерках, вернулся со свёртком, юркнул в шатёр. Почти сразу песня разладилась.
– Вот взяла на го?ре себе! – сорвался женский голос.
Внятно долетел шлепок подзатыльника. Мальчик выскочил снова. Унёс растрёпанный свёрток, бегом доставил другой. Светел опустился на корточки. Постепенно в шатре вновь затеплились весёлые разговоры, раздался смех. Задорно пискнула мизютка, степенным шмелём ответил подгудень…
Светел не уходил.
Спустя время мальчонка незаметно выполз наружу. Встал у входа, поднял голову к низкому туману, моросившему оттепельной сыростью. Шмыгнул носом…
– Ты чей? – тихо спросил Светел.
Мальчонка вздрогнул, обернулся, попятился:
– Дяденька, я ничего… я не буду…
