Петрова креста. Всюду, где только появляется нецелесообразность в природе, она исчезает, уничтожается. Вот тут-то и вопрос: под влиянием чего она исчезает? Понятно, что сохранение Петровым крестом ненужных ему листьев было бы для него лишним расходом сил. Понятно, что прожорливые трутни поели бы много лишнего меда из зимних запасов. К таким случаям нетрудно приложить, формулу: «Организмы, освободившиеся случайно от ненужных органов, выиграли в борьбе за жизнь, и поле битвы осталось за ними, а их случайное свойство передалось потомкам». Но прилагать эту форму к березовым сережкам было бы величайшей натяжкой. Представьте две березы.
Рис. 23. Ветка березы с плодами и молодыми мужскими сережками, заложенными для будущего года. Вверху слева — семя.
Одна из них сбросила ненужные сережки, а на другой они остались (рис. 23). Какой пылкой фантазией нужно обладать, чтобы утверждать, что их победа в жизненной борьбе определится какими-то сережками! Неужели в борьбе за существование, в которой прежде всего имеют значение рост, способность к усвоению питательных веществ, мощь корневой системы и кроны, способность противостоять засухе и морозу, недостатку питательных веществ, болезням, нашествию иноплеменных и т. д., маленькие сережки будут играть решающую роль?
Если это и может когда-нибудь случиться (при полном равновесии между борющимися), то в виде редчайшего исключения.
Что же, мы зашли в тупик? Нет. Наоборот, мы пришли к возможности углубить наше представление о приспособляемости. Организм вырабатывал способность сбрасывать не сережки, а вообще все части, требующие питания и не приносящие никакой пользы. Станет ли лист плохо работать, береза сбросит его даже среди лета, так как расход на поддержание его жизни уже не окупается; станет ли целая ветка давать мало «дохода», засыхает и она. Так же приблизительно сбрасываются осенью листья, когда из-за холода растению уже трудно питаться, так же сбрасываются сережки. Каким образом организм узнает о том, что данный орган стал ему бесполезен, мы не всегда достаточно ясно знаем. Но те случаи, когда мы разгадали этот механизм, только повышают наш интерес к вопросу... И если мы чего-нибудь не понимаем, то не станем делать малодушных допущений, что в организме существуют какие-то тайные силы разумности и т. п. Мы смело скажем: «не знаем». И добавим: «еще не знаем». Много поучительного расскажут нам и женские сережки, тихо зреющие на тонких ножках. Найдите несколько больных сережек: с неровностями или бурыми пятнами от засохших чешуек. Разломав их на ладони, вы найдете маленьких белых червячков, укрывшихся здесь от шумного мира, иногда куколок и молодых жуков. В зависимости от времени лета вы найдете то личинок, то куколок, то лишь следы их пребывания. Но в начале июля личинки, куколки и жуки попадаются одновременно. Это долгоносики из рода семяедов, многочисленные виды которого живут в семенах и стеблях различных растений (рис. 24). Большинство видов очень строго в выборе хозяина. Березовый семяед, кажется, нигде, кроме березы, не живет, да и из всей березы скромно выбрал лишь женские сережки. Здесь проходит почти вся его тихая жизнь, все развитие — от яичка до взрослой формы, выходит он отсюда лишь на зиму или же, чтобы отложить яички на новых сережках. Скучная история,— скажете вы. Может быть. Но природа всегда расскажет что-нибудь интересное, нужно только уметь задавать ей вопросы.
Рис. 24. Жук-семяед (сильно увеличен)
Мы спросим: почему березовый долгоносик, почти единственный обитатель березовых сережек, все-таки очень редок? Случается, что его даже трудно найти, хотя все благоприятствующие условия налицо: берез — целые леса, сережек — миллионы, конкурентов почти нет (мне лично приходилось наблюдать в березовых сережках еще лишь одну маленькую гусеницу). Что же мешает ему размножаться до возможного предела, т. е. чтобы все сережки были поражены им?
Рассматривая «систему береза — долгоносик», мы не понимаем этого. Размножение долгоносика нисколько не вредит березе, даже если бы он поедал ежегодно все сережки. Конечно, систематическое уничтожение семян приведет в конце концов к прекращению березового рода. Через длинный ряд лет березы состарятся, а так как молодых берез не будет, то смены новым поколением не произойдет и для долгоносика разразится кризис. Но вспомнив, что березы живут по 200—300 лет, вспомнив, что вмешательство человека делает их еще более долголетними, поймем, что кризис этот разразится лишь через много столетий. Следовательно, мы можем сделать несомненный вывод: не продовольственный вопрос тормозит размножение долгоносика. Так же несомненен и другой вывод, что и конкуренты тут не при чем. Если даже дальнейшие наблюдения найдут новых обитателей сережек, факт остается фактом: громадное количество сережек ежегодно не используется.
Даже совершенно здоровая, мирно зреющая сережка и та оказалась биологической загадкой! Со времен Дарвина многократно и многообразно провозглашалось, что весь мир переполнен жизнью и использован, и поэтому идет свирепая борьба за жизнь[15]. А оказывается, что есть громадные запасы, в которых могли бы развиваться миллионы жучков.
Мало того, жестокая конкуренция загнала многих насекомых в такие скучные места, как сухие бревна, шерсть, переплеты книг, где нужно три года жевать что попало, прежде чем удастся превратиться во взрослое насекомое. А вкусные сережки пропадают втуне!
Может показаться немного смешным, говоря о борьбе за существование, указывать на несъеденные березовые сережки. Но сережка лишь пример. Осмотревшись вокруг, мы наберем таких примеров много: орехи, жёлуди тоже в изобилии падают на землю и часто гибнут, а живущие в них баланусы сравнительно редки. Правда, сгнивший жёлудь дал пищу массе бактерий. В конце концов жизнь использовала его, но это ничуть не объясняет нам, почему
