2012. Точка возврата

времена работали по двое-трое, а иногда и по пять сотрудников кафедры орнитологии, представлялось царскими хоромами. К тому же хорошая практика, будущим биологам не помешают навыки наблюдения за перелетными птицами.

Вот так, заранее расправившись с сессией (только один зачет по анатомии отложили на осень), и попала в 1992-м году на станцию Лена. И сейчас, принеся из кухоньки ковшик с родниковой водой — она помнила ее чистейший вкус, устроилась с ногами на продавленный диван и в мерцающем пламени свечи попыталась проанализировать ситуацию. Дело в том, что, вводя усложненную формулу сыворотки для быстрой адаптации, Лена надеялась в тот же день отыскать Егора с Андреем и помочь им пережить трудности перехода. Если она окажется рядом, если разъяснит признаки, по которым легко отделить галлюцинации от реальности, подскажет, как побороть страх и хаос, царящие в голове, сознание друзей скорее стабилизируется. Но ее планам не суждено сбыться. Станцию бросить нельзя — Лена обязана провести запланированные наблюдения. Позвонить? Ближайший телефон (в единственном экземпляре, и тот редко работает) находится в поселке, часа полтора пешком через лес. Для общения с миром оставлен на столе радиопередатчик. Но батареи наказано беречь. Только толку от железного ящика мало: связь лишь для экстренного случая, с тем же поселком. До Москвы с его помощью не прорваться.

Лена протянула руку, обхватила холодный ковшик — вода текла из источника настолько ледяной, что за ночь так и не успевала согреться. За Егора ученая дама (вернее, опять студентка) не пережевала. Психолог отличался цепким, рациональным сознанием, значит, обязательно что-нибудь придумает, чтобы облегчить свою участь. А вот Андрей — такой ранимый, эмоциональный, обуреваемый множеством сомнений, одним словом, творческая натура. Ерофееву предстоит особенно тяжко встраиваться в новую реальность.

Лена облизала влажные губы: ей показалось, или на самом деле Андрей сказал что-то важное в тот снежный вечер. Но, что? Лена — не бесчувственный сухарь, в первую же их встречу заметила, что понравилась художнику. Иначе, зачем бы он без возражений и уговоров (в отличие от того же Егора) согласился на опыты в "бункере", вручал ей цветы перед каждым сеансом, а, отправившись в Мексику, ежедневно присылал смешные письма по электронной почте. Однажды пригласил в театр. Но Лена не позволяла себе отвлекаться по пустякам, она находилась на пике задуманного исследования и откладывала любые отношения на потом. Поэтому и в театр не согласилась идти. И теперь ее одолевало чувство утраты — может, сглупила, отказавшись от протянутой руки? Не рискнула броситься в водоворот чувств и лишилась права на обычное женское счастье.

Бедный, Андрей! Каким он выйдет из безумного испытания. Вспомнит ли то, что шептал у окна?

Переживай — не переживай, сейчас Лена не способна никому помочь. Такова объективная реальность. И хватит плакаться — следующего студента на смену ей привезут только 15 июня. Впереди почти месяц. Тогда же она доберется и до Москвы. А пока нужно забыть о прошлом, которое было, и возвращаться в прошлое, которое есть. На рассвете ей предстоит натянуть резиновые сапоги и отправиться с биноклем на болота. Работа отвлекает от безысходных мыслей и торопит время — месяц пролетит стремительно.

Лена загасила свечку, и, ленясь перебираться на кровать, свернулась калачиком прямо на диване. Все равно спать оставалось не больше трех часов.

Сон прорвался в сознание практически сразу: они втроем собрались в лаборатории, обсуждали то, с чем могут столкнуться, втянувшись в воронку перехода. Егор параллельно искал потерянный дневник. Андрей пытался с помощью майанских символов — точек и горизонтальных палочек изобразить год "1992". Вдруг распахнулось окно и в комнату вихрем влетели снежинки. Лена ринулась закрывать створку, Андрей бросился помогать. И они вместе ухватились за ручку оконной рамы. Губы Ерофеева коснулись ее щеки, и он прошептал: "Ты — моя жизнь!".

"Что?, — обернулась Лена и крикнула: — Повтори! Пожалуйста, повтори!".

Но Андрей исчез.

Лаборатория приобрела очертания станции. "Ты — моя жизнь" — плескался затихающий голос в ушах.

Лена смотрела в светлеющее окно: сон "напомнил" заветную фразу или мозг додумал то, над чем ломала накануне голову Лена? Когда же она узнает правду?

Карева позвонила 15 июня поздно ночью, когда отыскала расколошмаченную и разрисованную телефонную будку у входа в общежитие. На удачу трубку снял сам Егор.

— Ленка! Ленка!, — вопил Лукошкин, не давая Каревой вставить хоть слово. — Где ты пропадала? Я обзванивал больницы, волновался, что ты не справилась с кошмаром перехода. Не найдя в обычных, попробовал наводить справки в психиатрических. Но их не пробьешь: спрашиваю про Кареву, а они в ответ требуют назвать мою фамилию и сказать, кем ты мне приходишься. Даже ездил в университет. Но там столько потоков, я не знал, в каком искать.

— Как ты сам себя чувствуешь?, — наконец, удалось Лене прорваться сквозь лавину восклицаний.

— Первые дни оказались наиболее ужасными, — пожаловался Егор. — Долго был уверен, что мы по-прежнему встречаемся в лаборатории.

— Перекрестные видения?, — догадалась Карева.

— Точно, — подтвердил Лукошкин, — А все остальные события — один длинный-длинный сон. Но достаточно быстро перестроился. Я ведь сумел оставить себе "шпаргалку"!