платежеспособную аудиторию, автор послания обращается к успешным, карьерно ориентированным современницам. Свою услугу он продвигает за счет внушения потенциальным клиенткам чувств вины и стыда за несоответствие воображаемым стандартам, попутно увязывая значения счастья и единственного способа достижения удовлетворения — с образом мужчины, чье появление превратит жизнь в прекрасный сон. Обесценивая личные достижения своих потенциальных клиенток и фабрикуя «проблему», отправитель сообщения предлагает избавление от нее посредством приобретения его услуг. Занимая позицию эксперта в области «женского счастья», автор одним рекламным текстом целится сразу в несколько возможных мишеней. Он обещает помощь той части аудитории, которая стремится «удачно выйти замуж», женщинам, обеспокоенным качеством своей сексуальной жизни, и потенциальным клиенткам, желающим избавления от «вредных привычек» и «лишнего веса».
Переходя от частного примера к общим процессам, еще раз представлю свою интерпретацию происходящего в контексте гендерной политики. На мой взгляд, идеология «традиционных семейных ценностей» формулирует запрос на формирование новых гендерных субъектов, которые будут отвечать социальной политике минимализма, характерной для постсоветских преобразований. В рыночных реалиях этот запрос подхватывает бизнес-сфера, предлагая индустрию женских тренингов. В свою очередь, рынок женских курсов продает услуги, обещающие научить приемам, которые помогут запрашиваемые гендерные идентичности воплотить[243].
В следующем разделе я приглашаю обратиться к тому, как в санкционированных властью произведениях культуры искомые «традиционные гендерные отношения» воображаются. Здесь меня также будет интересовать, какие последствия воплощения «традиционных гендерных ролей» отражаются в этих мейнстримных нарративах. Мой аргумент будет состоять в том, что именно противоречия дискурса «традиционных семейных ценностей» являются главными причинами, ослабляющими конвенциональный брачный союз. Я также буду обнаруживать в этих противоречиях протестный, эмансипаторский потенциал.
Объектом моего анализа[244] в этом разделе станет процесс производства «гегемонных» гендерных субъективностей и связанных с ними опытов в популярном и широко разрекламированном телесериале режиссера Валерии Гай Германики и сценаристки Анны Козловой «Краткий курс счастливой жизни», премьера которого состоялась на Первом канале в 2012 году. Идея обращения именно к этому продукту объясняется тем обстоятельством, что творчество Валерии Гай Германики заметно отличается от основной массы современных российских телесериалов. Специалисты/ки относят ее работы к отдельному культурному феномену. В этом смысле «Краткий курс…» представляет исследовательский интерес, соединяя в себе госзаказ и признаки авангардного, нишевого продукта.
Анастасия Денищик объясняет, что одной из главных особенностей режиссерского почерка является «эффект достоверности», который достигается при помощи относительно нового визуального языка — «трясущейся», «живой» камеры, не слишком четкого изображения, преувеличенно крупных планов. Специфика диалогов, имитирующих повседневную речь, широко используемая Германикой, усиливает иллюзию подсматривания[245]. Погружение в киномир Германики сопровождается эффектом узнавания, словно на экране мы видим жизнь, заснятую на мобильный телефон такой, «какая она есть». В этой связи интригующей задачей будет выяснить, как именно текущая идеология посредством одобряемых властью произведений культуры предлагает видеть «реальность» в контексте бытовых отношений.
Сразу стоит отметить, что иллюзия реальности происходящего на экране, создаваемая Германикой, не означает идеологической нейтральности. В работах режиссера репрезентируется выборочная аудитория и специально отобранные события, чье упорядоченное изображение несет в себе вполне конкретные послания и подталкивает зрителей к определенным выводам. «Узнавая реальность», мы в действительности распознаем популярные дискурсы, определенное мировоззрение, которое претендует на тотальность описания окружающего мира, но, содержа внутренние противоречия, критикует само себя. В поисках этой самокритики я предлагаю сосредоточиться на том, с помощью какого набора атрибутов создаются унифицированные образы мужчин и женщин, репрезентирующих «гетеронормативное российское большинство».
То обстоятельство, что центральными персонажами фильма об «отношениях» являются женщины, вполне соотносится с текущей идеологией «традиционных семейных ценностей», назначающих именно женщин ответственными за организацию и сохранение «ячеек общества» рекомендуемого образца. В данном контексте я не буду искать параллели с культовым американским сериалом «Секс в большом городе», заложившим основы жанра городской любовной одиссеи. Меня больше интересует, как в популярной российской культуре воображается «современная россиянка».
Главными действующими лицами сериала являются четыре сотрудницы кадрового агентства: белые, образованные горожанки в возрасте между двадцатью с чем-то и тридцатью с чем-то годами. Двое из них — Катя и Люба — состоят в браке, Саша — разведена, Аня не была замужем, но находится «в активном поиске». Катя растит двоих детей, у Саши есть сын от бывшего мужа, Люба отчаянно пытается забеременеть. Бытие героинь изображено замкнутым на проблемах поиска или удержания романтического партнера. Женщины, олицетворяющие целое поколение, по фильму не имеют интересов, не связанных с воплощением глянцевых стандартов внешности, решением бытовых задач и погоней за мужчинами. Политическое участие, обсуждение культурных процессов или профессионального развития, духовный поиск, хобби, солидарность не являются частью их повседневности.
Каждая из четырех протагонисток переживает индивидуальную любовную драму. Интересно, что выбранные локусом женского существования романтические коллизии разворачиваются посредством обращения к эмансипаторским дискурсам поиска сексуального удовлетворения, трудностей
