индивидуальности. В практическом смысле это означает, что перед заботящимися взрослыми стоит непростая задача — находить баланс между удовлетворением уникальных потребностей и желаний ребенка, обеспечением его/ее безопасности и собственными нуждами. Как я поняла, наблюдая за мамами и нянями, особенность нового подхода состоит в том, чтобы не заставлять ребенка следовать распорядку, удобному в первую очередь ответственным взрослым, но пытаться находить некую обоюдно приемлемую схему взаимодействия путем «мирных переговоров». В контексте детоцентризма ограничения не столько провозглашаются, сколько обсуждаются с ребенком.
Принцип заботы, который мне необходимо было усвоить, я бы сформулировала как «супервизия без насилия над волей». Пристальное внимание, уделяемое отправлению власти в новом понимании педагогики, с одной стороны, позволяет видеть в ребенке личность и уважать ее границы, но с другой — требует огромной эмоциональной вовлеченности в добавление к физической нагрузке. Изучая концепцию интенсивного ухода, я была готова к тому, что эта работа потребует вовлечения всех моих ресурсов. Однако неожиданным открытием для меня стало то обстоятельство, что взаимодействие с ребенком может рождать особое общее пространство, уникальную связь, как и в случае с близкими взрослыми. К моему изумлению, этот опыт оказался не только «про заботу», но про «отношения» и «компанию».
Отношения с двухлетним мальчиком помогли мне узнать много нового не только об уходе за детьми, но и о себе самой. В этой конкретной связи я заново открывала свои возможности и ограничения, а также получала неожиданную обратную связь. Как мне казалось, ребенок, совершенно очевидно понимая особую роль мамы и папы, доверялся и мне и был заинтересован в нашем общении. Я была рада обнаружить себя под пристальным взглядом маленького человека. Меня поражало всякий раз, когда малыш реагировал удивлением на какую-то незначительную, как мне казалось, перемену в моих повседневных практиках. Так, он с любопытством разглядывал мой макияж, который я однажды нанесла против обыкновения. И бывал удивлен, если я заговаривала с ним на английском языке. Развиваясь в мультиязычной среде, мальчик понимает английский, но языком нашего с ним общения был русский. Тот факт, что он отмечал детали моего присутствия, говорил о том, что ребенок видит меня как отдельную и уникальную личность. Это его особое внимание доставляло мне огромное удовольствие.
Однако, несмотря на горячую симпатию к мальчику, в рутине заботы о нем обнаружились не только приятные сюрпризы. Тяжелее всего мной переживалась «утрата идентичности», которая для меня связана с моей интеллектуальной деятельностью, устоявшимся распорядком дня и моим кругом общения. Первое время, не имея возможности поработать, отвлечься или прогуляться, когда мне удобно, почитать или посмотреть фильм, я была подавлена. Непривычным и болезненным опытом стало и исчезновение моего «личного пространства». Вся моя приватная территория медленно переходила во власть малыша. Сначала им заполнились мои мысли и чувства, затем отведенная мне комната «заросла» игрушками, бутылочками и книжками. Поначалу это вызывало протест, который постепенно перешел в отупляющее чувство обреченности.
Самым долгожданным временем суток для меня стала ночь, когда можно было провести несколько часов в полном уединении. Но не каждая ночь награждала возможностью насладиться тишиной и покоем. В этот период, когда продолжают «идти зубки», малышу не всякий раз удавалось сразу уснуть и проспать до утра. В бессонные ночи рядом с плачущим мальчиком находилась его мама. Но спокойно отдыхать, если в соседней комнате страдает ребенок, не получалось и у меня. Иногда в стремлении «наверстать» дневное время я увлекалась и засиживалась за компьютером до рассвета, что оборачивалось ослабленной способностью концентрироваться на следующий день. Внимательность — важнейший инструмент «интенсивной заботы», как выяснилось, плохо совмещается с недосыпанием. Регулярное недосыпание снижало качество обеих моих работ. И если в случае с книгой любую ошибку легко исправить, то в отношении ребенка задействованы серьезные риски, о столкновении с которыми я расскажу чуть позже.
Моя писательская продуктивность в этот период значительно снизилась. Привыкшая следовать за вдохновением и работать на «свежую голову», я не испытывала знакомой мне радости творчества, механически выполняя намеченное, когда позволяли обстоятельства. Нет, пожалуй, ничего удивительного в том, что именно эта глава книги далась мне труднее других. Забота о ребенке гораздо интенсивнее связана со стрессами, чем все, что мне приходилось делать ранее. Современное понимание функций ответственных взрослых предполагает постоянную комбинацию различных задач: эмоциональную включенность и поддержку малыша, обеспечение его или ее безопасности, контроль над собственными чувствами. Эти навыки быстро осваиваются, но оставляют мало простора для других задач и интересов, их координация держит в постоянном напряжении.
Ко времени нашего знакомства мальчик быстро развивался и во многом был готов сотрудничать. Но терпение и понимание оказывались в его доступе не всегда. Будучи любознательным, он без устали исследовал окружающий мир на ощупь и вкус. Для меня, в соответствии с текущей педагогической концепцией, это оборачивалось необходимостью поминутно объяснять, проявляя дружелюбие, почему не надо есть цветы, швырять камни, бегать по мокрым ступенькам, брать чужие игрушки без спроса и экспериментировать с электроприборами.
Временами малыш бывал всерьез не согласен переключить внимание с травмоопасного занятия или отказывался внимать увещеваниям о том, что пора уходить с залитой солнцем детской площадки, идти обедать или оставить пылесос в покое. В этом случае его протест выливался в «звуковую атаку». К своему возрасту он уже разучил некоторые тактики манипуляции и выяснил, что крики и слезы иногда могут привести к желаемому результату. Часто, увлекшись выражением недовольства, он забывал в процессе, что стало причиной его слез. Иногда эмоциональный всплеск перерастал в затяжную истерику. Утешать рыдающего ребенка, проявляя сочувствие и не обесценивая детских горестей, — задача уровня компетенции профессиональных помогающих практиков. Наблюдая за тем, как с этой работой справляется мама мальчика, я, как мне кажется, существенно расширила свои представления о современной педагогике.
