Она увидела здание, которое смахивало на склад.
«Может, зернохранилище?» – предположила Кейт.
Постройка была новой – во всяком случае, шесть лет назад ее не существовало, – но казалась заброшенной.
Ни дыма, поднимающегося из труб, ни тарахтящих грузовиков, ни забора.
Наверное, там все разграбили.
В гараже стоял автомобиль. Им не пользовались – даже когда они здесь жили, но мама настояла, чтобы машина была – на всякий случай. В тот день, когда они возвращались в И-Сити, Харкер прислал за ними целую свиту, поэтому смысла забирать машину не было. Кейт отключила аккумулятор от генератора, захлопнула капот, залила в бак галлон бензина и подергала дверцу. Та заскрипела, но отворилась. Устроившись на водительском сиденье, Кейт посмотрела на ключи, которые висели за солнцезащитным щитком. Она вставила ключ в зажигание и повернула.
При первой попытке мотор содрогнулся. При второй – завелся.
У Кейт вырвался победный вопль.
Но, выключив мотор, она услышала шум чужой машины. Где-то проезжал грузовик. Кейт затаила дыхание и напомнила себе, что за лесом, с противоположной стороны холма, есть дорога. Она сказала себе, что дом оттуда не виден, однако сидела, вцепившись в руль, пока из всех звуков не остался лишь один – стук ее сердца.
Август понимал, что погружается в безумие.
Хуже всего было то, что он чувствовал, как это происходит. Дурнота захватила его плоть, отравила разум, и теперь он оказался заперт в клетке своего тела, пойман в дурмане, как спящий бывает пойман на краю сна.
Но в отличие от спящего, Август не мог пробудиться.
Он чувствовал край реальности, но не мог до нее дотянуться и выбраться наружу.
Слова уже не подчинялись ему. Они покидали его мысли, он выдыхал отрывистые фразы, но они исчезали прежде, чем Август успевал уловить их смысл.
Боль утихла, приглушенная безумной эйфорией, но отметины снова опаляли кожу и пульсировали, а выстрелы гремели в черепе сквозь заслон помех. Август прижался пылающим лбом к ледяному краю ванны.
Там, где холод сражался с жаром, кожа шипела, будто раскаленные угли. От Августа валил пар.
Август привалился к стенке ванны, позволяя воде омывать его голени, подниматься вверх, остужая его позвоночник и ребра.
Кейт приходила и уходила: Август видел ее встревоженные глаза.
Сейчас она была где-то поблизости.
– Послушай… – пролепетал Август. – Тебе… нужно уйти…
– Нет.
– Тебе нельзя… быть рядом со мной… когда я сорвусь…
Ее рука коснулась его руки – одна была горячей, а другая – холодной, и Август не знал, какая из них принадлежит Кейт, а какая – ему. Мир расплывался и терял былую четкость.
– Я не дам тебе сорваться, Август.
Его охватил страх и мучительная печаль.
– Я… не могу…
– Ты не способен причинить мне вред, – оборвала его Кейт. – Пока ты – это ты. Верно? И я остаюсь.
Август стиснул зубы, зажмурился и попытался сосредоточиться на своем сердце, на костях, мышцах, нервах. Надо разобрать себя на части, клеточка за клеточкой, а потом ощутить каждую молекулу и атом.
Но атомы умоляли его уступить, сдаться, впустить в себя тьму. Август почувствовал, что соскальзывает в беспамятство, и заставил себя очнуться. Он испугался, что если отключится, то на поверхность выберется монстр.
Кейт сидела на диване с сигаретой в зубах.
Она отыскала полупустую пачку, давнюю заначку матери.
«Эти штуки убивают», – сказал он в день их знакомства.
Губы Кейт дрогнули. Она щелкнула серебряной зажигалкой, посмотрела, как наверху пляшет огонек, и отложила незажженную сигарету.
«Как и множество других вещей».
Она включила телевизор и скорчила гримасу при виде своей фотографии на новостном канале.
– …через несколько часов после пресс-конференции Харкера ситуация вдоль Линии обострилась, – тараторил ведущий. – Сообщают, что ФТФ и силы Харкера обмениваются ударами. Предоставляем слово Генри Флинну.
На экране возник зал для пресс-конференций. Рядом с трибуной находился высокий сухощавый мужчина.
