– Сколько их у тебя, а, братец?
Август сглотнул.
– Четыреста восемнадцать.
– Четыреста восемнадцать дней, – повторил Лео. – Впечатляет. Но ты не можешь иметь все сразу. Либо ты ешь, либо идешь во тьму. Сколько умерло, когда ты сорвался в прошлый раз? Восемь?
У Августа сдавило горло.
– Девять, – прошептал он.
– Девять невинных жизней, – подыжожил Лео. – И все из-за того, что ты отказываешься от пищи.
Август обхватил себя руками.
– Чего ты хочешь?! – сердито проговорил Лео. – Быть обычным человеком?
Он выплюнул последнее слово, будто оно жгло ему язык.
– Лучше стать человеком, чем монстром, – выпалил Август.
На лице Лео заиграли желваки.
– Хватит, братец, – прошептал он. – Не вали нас в одну кучу с этими низменными созданиями. Мы не корсаи, которые роятся над падалью, как мухи. И мы не малхаи, которые жрут сырую плоть. Мы – не дикие звери, братец. Сунаи символизируют правосудие и равновесие. Сунаи – это…
– Лицемерие, вещающее о себе в третьем лице? – ляпнул Август, не успев затормозить.
Глаза Лео сузились, но спокойствие его не поколебалось. Брат всегда был таким.
Лео достал мобильник и набрал чей-то номер. Кто-то ему ответил.
– Скажи Харрису и Филлипсу собираться на прогулку, – произнес Лео.
Он нажал «Отбой», после чего вытащил из кармана сложенный листок бумаги и сунул Августу.
– Иди поешь, пока не устроил чего-нибудь похуже скандала. – Лео положил руку на плечо Августа и притянул его к себе. – Притворись, что жуешь курицу, – негромко добавил он. – Прикинься нормальным. Ты справишься, братец. Но помни – это не изменит твоей сути.
И Лео развернулся и направился на кухню.
Август не последовал за ним. Он стоял в коридоре, пока его сердце не утихомирилось, а затем пошел искать свою скрипку.
Когда дверь кабинета Харкера открылась, солнце уже село – последние отсветы растеклись по небу фиолетовым закатом. Кейт сидела у кухонного стола, и не из ученического усердия – домашнее задание было давно сделано, – а из упрямой решимости. Она твердо намеревалась поговорить с отцом. Он избегал ее целую неделю, с того самого момента, как черная машина доставила ее сюда в глухой предрассветный час.
Когда они прощались в первый раз, Кейт исполнилось пять лет. Город рвало на части, а она всхлипывала, потому что не хотела покидать дом.
Он усадил ее в салон, пристегнул и взял ее лицо в свои ладони.
– Моя дочь не плачет, – сказал Харкер.
И слезы Кейт сразу же высохли.
А когда она вернулась после заключения перемирия, Харкер произнес следующее:
– Смотри, чтобы я гордился тобой.
Но она его в чем-то разочаровала.
А вот теперь Кейт снова была здесь. Да. И на сей раз она своего добьется.
Однако фраза Шарлотты продолжала мучить ее.
«Харкер отослал ее, потому что не мог на нее смотреть».
Неправда! Он просто до сих пор не понял, что Кейт – уже не та маленькая девочка, которую он отослал двенадцать лет назад. Та Кейт выпускала букашек, вместо того чтобы убивать их, и боялась темноты. Кстати, она уже не та девчонка, которую привезли шесть лет назад. Та Кейт рыдала, когда ей снились кошмары, и ее тошнило от вида крови.
Она не слабачка, как ее мать!
Она не сломается и не попытается скрыться в ночи!
Она – дочь своего отца!
Кейт застыла, повернув голову так, чтобы расслышать тяжелую поступь Харкера по паркетному полу.
Она ждала и слушала, как шаги двинулись не к ней, а прочь. Она даже различила звук вызванного лифта, шорох его прибытия и то, как он поехал вниз.
А потом в пентхаусе воцарилась тишина.
Кейт встала и собралась последовать за отцом, но обнаружила, что в дверях замер Слоан.
