24 часа

Я уступила дорогу пожилой женщине и ее спаниелю.

К черту мужчин! Возможно, пришло время обзавестись собакой.

Сейчас: час третий

11 часов утра

Я сижу в кабине грузовика. Кабина эта расположена очень высоко от земли, и я какое-то время даже чувствую себя в относительной безопасности: я ведь как бы слегка приподнялась над окружающим миром. Я могу смотреть поверх ограждений на раскинувшиеся вокруг голые поля. Моросящий дождь и вспаханная коричневая земля портят милый традиционный зеленый ландшафт Англии.

Шофер не пытается затеять разговор, и я благодарна ему за это. Он слушает по радиоприемнику Джонни Кэша [13], отбивая ритм пальцами по рулю. Мой рассудок вибрирует, как стрелка спидометра на приборной панели грузовика. Я пытаюсь собраться с мыслями.

На часах уже почти одиннадцать.

Я собираю в уме факты. Мне известно, что моя мама повезла Полли в Евро-Диснейленд. Я отчаянно пытаюсь вспомнить, в какое время они должны были вернуться, но в своем паническом состоянии я этого сделать не могу. Мой ум кажется мне гигантским ситом – или, хуже того, супом из забытых фактов. Я пытаюсь сконцентрироваться на том, что я помню. Эмили меня куда-то увезла. Это точно. Формально в связи с моим днем рождения, но в действительности для того, чтобы дать мне возможность бежать после конфликта в галерее Лемана. После того как Сид вышел из себя. Я помню очень хорошо, что он вышел из себя. Он вышел из себя уже в который раз и сильнее, чем когда-либо раньше, после того как я сказала ему, что он некоторое время не сможет видеться с Полли. И именно это больше всего тревожит меня сейчас. Именно это заставляет меня думать, что он никогда меня не простит.

«Толк в жизни понимаешь только потом, но жить приходится сначала». Кьеркегор[14] сказал это больше ста лет назад. Мой первый наставник Джон очень высоко ценил это высказывание. А вот я только сейчас начинаю понимать его глубокий смысл.

Я попалась на старые уловки Сида. Я угодила в свою старую ловушку. Он снова обхитрил меня, доверчивую дурочку. Я уже вроде бы научилась уму-разуму, но тем не менее дрогнула и в конце концов не смогла проявить решимость.

Мне жутко хотелось верить, что, несмотря на все неблагоприятные для меня обстоятельства, на этот раз все будет по-другому. Мне хотелось верить, что на этот раз все получится и что все будет хорошо, что рядом с Полли снова будут находиться оба ее родителя, а я окажусь рядом с мужчиной, которого я раньше любила так сильно, как никого другого. Рядом с мужчиной, которого я не могла удалить из своей ДНК, как бы ни старалась: он был неотделимо впаян в мои синапсы. Рядом с мужчиной, которого я жаждала – в прямом смысле слова – с того дня, когда впервые поднялась с постели вместе с ним, уже прикипев к нему. Мужчиной, с которым я… Я запнулась на слове «нянчилась»: мне очень не хочется признавать это даже теперь. Даже теперь это вызывало у меня неприязнь и заставляло меня чувствовать себя глупой и слабохарактерной. Но это была правда.

Мужчина, которого я любила и с которым я нянчилась.

Человеческое сердце склонно к ошибкам. А человеческая плоть слаба.

А Сид – и в самом деле красивый и, хуже того, безусловно сильный и очаровательный. Он научился очаровывать людей еще в раннем возрасте, и он мог делать это, когда хотел. Это было его спасением от того пренебрежения, которое он испытывал со стороны родственников с самого детства. Во время нашей супружеской жизни, если он делал что-то не так, он медленно прокрадывался ко мне в душу, а я этого маневра даже не замечала.

Да уж, я думаю, что женщина даже с самым сильным характером не смогла бы устоять перед Сидом, если бы он решил, что она ему нужна. Однако она могла ему понадобиться только по какой-то сугубо личной причине, и его стремление к ней никогда бы не принесло пользу никому, кроме самого Сида. Но она не замечала бы этого – не замечала бы до тех пор, пока не стало бы слишком поздно. Пока все уже не было бы утрачено.

Она не смогла бы выиграть у Сида. Нет, точно не смогла бы. Карты всегда подтасованы, и ее шансы равнялись бы нулю…

Грузовик, угодив колесом в рытвину, резко дергается. Я, выйдя из своей задумчивости, снова смотрю на часы и считаю время на пальцах.

Сколько у меня еще осталось времени?

А может, я всего лишь впадаю в панику? Я пребываю в состоянии шока – в этом нет никаких сомнений. И тут мне припоминается то, что произошло в художественной галерее, и то, что за этим последовало.

«Я убью тебя, Лори».

– Вы вот-вот повредите себе ладонь, милая моя…

Я вздрагиваю.

– …если будете продолжать это делать. – Шофер показывает на мои руки.

Я смотрю вниз и вижу, что, предаваясь размышлениям, с силой давила своей неперебинтованной ладонью на какой-то острый выступ в кабине.

– Так что лучше перестаньте.

– Детская привычка. – Я пытаюсь улыбнуться и засовываю руки в карманы.

– Вы, похоже, пережили что-то ужасное, – говорит шофер.