заложена в душу «венца творения». Вот и настоящая «исповедь» Демона как будто говорит о возможности изменения самого хода истории! Она ясно свидетельствует о том, что животворящая сила любви в эти минуты «держит» Демона в духовном поле Тамары. Откликаясь на мольбу беспомощной княжны пощадить её душу, Демон делает поистине героическую попытку отказаться фактически от своей, проклятой Богом сущности:
Клянусь я первым днём творенья,Клянусь его последним днём,Клянусь позором преступленьяИ вечной правды торжеством.Клянусь паденья горькой мукой,Победы краткою мечтой;Клянусь свиданием с тобойИ вновь грозящею разлукой.Клянуся сонмищем духов,Судьбою братий мне подвластных,Мечтами ангелов бесстрастных,Моих недремлющих врагов;Клянуся небом я и адом,Земной святыней и тобой,Клянусь твоим последним взглядом,Твоею первою слезой,Незлобных уст твоих дыханьем,Волною шёлковых кудрей,Клянусь блаженством и страданьем,Клянусь любовию моей:Я отрёкся от старой мести,Я отрёкся от гордых дум;Отныне яд кровавой лестиНичей уж не встревожит ум;Хочу я с небом примириться,Хочу любить, хочу молиться,Хочу я веровать добру…[34]В пароксизме раскаяния и в отчаянии от несбыточности его клятвы (это ему ясно было с самого начала!) Демон возводит её в ранг «очистительной», но всё же отвлечённой молитвы. Его слова – своеобразный памятник всему лживому, но великому в своей искренности, грандиозному в преобразовательной ипостаси и… несбывшемуся. И всё же в эти мгновения он верит или хочет верить собственным словам. И вновь чудится, что Демон готов сжечь мосты со своим прошлым и (в это верим уже мы) без сожаления об утерянной мощи вернуться к своему Отцу.
Поскольку в недрах Духа Зла заложено и это, возрождающееся в своей созидательной сущности стремление. Этот поистине всемирный акт тем более представляется вероятным, что всё «в начале» вечности произошло от Благого Источника. Как будто «идя по нему», Демон пылко клянётся своей жертве, но, увы, клятвы и обещания его, обрамлённые жемчугом истинной поэзии, отвлечённы и безблагодатны:
…Для тебя с звезды восточнойСорву венец я золотой;Возьму с цветов росы полночной;Его усыплю той росой;Лучом румяного закатаТвой стан, как лентой, обовью,Дыханьем чистым ароматаОкрестный воздух напою;Всечасно дивною игроюТвой слух лелеять буду я;Чертоги пышные построюИз бирюзы и янтаря;Я опущусь на дно морское,Я полечу за облака,Я дам тебе всё, всё земное —Люби меня!..Приняв воображаемое за действительное, а скорее, солгав самому себе, Злой Дух на мгновение отходит от самого себя, что невозможно… Потому финал встречи «духа порочного» с неосквернённой пороком душой оказался печален. И символичен. Попытка совместить несовместимое в своей, наверное, последней, вынашиваемой им в вечности надежде, рушится. Он это знает. Более того – знал… Даже и «покаянная» слеза Демона прожигает камень, а лобзания, отравленные смертельным ядом, несут человеку смерть. Зная все последствия истинно демонической «любви», гений искушения, зла и коварства допускает гибель Тамары, после чего облекает свою душу в адские ризы.
3Сцена мёртвой княжны исполнена величия прощания с землёй и перехода в иное состояние:
И ничего в лице еёНе намекало о концеВ пылу страстей и упоенья;И были все её чертыИсполнены той красоты,Как мрамор, чуждой выраженья,Лишённой чувства и ума,Таинственной, как смерть сама.Смерть Тамары не конечна. «Мраморный» облик её светел, но вместе с тем и противоречив. Яд, убивший тело, коснулся и души, не устоявшей перед искушениями:
Улыбка странная застыла,Мелькнувши по её устам.О многом грустном говорилаОна внимательным глазам:В ней было хладное презреньеДуши, готовой отцвести,Последней мысли выраженье,Земле беззвучное прости…В следующей строфе перо Лермонтова вновь воплощается в магическую кисть живописца, ибо только ею, пожалуй, можно передать вселенские просторы Кавказа. Чудится, что и режущие ущелья бурные реки, и мирные селенья гор были взбудоражены смертью Тамары. Внекалендарный и мистический «час раскаянья» сближает их полуреальных жителей – от праотцов до нынешних, столь же грешных… Эти горные жители и возводят храм, на котором покоятся кости всяких, в том числе и лихих, людей.
Сам же храм, устроенный на скале, разрастается кладбищем, как будто приближающим таинство того и другого к небу… Над вечным покоем и повстречался Демону Ангел, уносящий в иные пределы упокоившуюся душу Тамары.
В эпизоде вознесения «грешней души» Тамары узнаётся (надо полагать, не без «согласия» автора) Ангел Лермонтова, который некогда «душу младую в объятиях нёс для мира печали и слёз». Здесь же душа Тамары возвращается туда, где ей не будут докучать «скучные песни земли». Но Злой Дух всё ещё дорожит тем, что, опорочив, считает своим. Отбросив ризы, сотканные из лжи и коварства, он является в истинном своём облике. И облик этот – ужасен!
Но, Боже! – кто б его узнал?Каким смотрел он злобным взглядом,Как полон был смертельным ядомВражды, не знающей конца, —И веяло могильным хладомОт неподвижного лица…Однако на этот раз «адский дух»
