Лермонтов и христианство

духовном плаче оно очерчивает тот «круг», за пределами которого простираются грех, отчаяние и мрак поглощающей душу бездны…

Осознавая это, герои Лермонтова (и здесь, и в ряде других его произведений) успевают остановиться на краю её, как Иов, которого провоцировал тот же Демон.

Застывает перед ней и Лермонтов… За что же ещё поэт «благодарит» Бога?

За жар души, растраченный в пустыне,
За всё, чем я обманут в жизни был…
Устрой лишь так, чтобы Тебя отныне
Не долго я ещё благодарил.

1840 г.

В этих строках сквозит тяжёлая – не по годам, а по «лермонтовскому возрасту» – усталость. Проистекая из самых глубин его духа, она лишала поэта уверенности в том, что он выполнит-таки свою миссию, изначально заданную не им…

Изнемогая от козней непотопляемых «кесарей» царского двора, Лермонтов-офицер тем более не мог противостоять скипетру Николая I, с самого начала царствования превращённого им в армейскую дубину.

В следующем году, уезжая на Кавказ и, очевидно, держа в уме царя земного, Лермонтов, без особого энтузиазма и не очень веря своим надеждам, напишет:

Быть может, за спиной Кавказа
Сокроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.

Увы, готовый к битвам с реальным врагом, поэт – жертва «мнений» и мстительности света – обречён был на плановые баталии и случайные стычки с дикими племенами Северного Кавказа.

VII. Совесть и со-вестие в поэтике Лермонтова

Вы тащите к церковному елею

Такого, кто родился меч нести,

А царство отдаёте казнодею [4];

И так ваш след сбивается с пути.

Данте. «Божественная комедия»

1

Не питая иллюзий на счёт своей сословной и социальной защищённости, Лермонтов, давно ещё обратившись «в турка», писал «иностранцу»:

Ты знал ли дикий край, под знойными лучами,
Где рощи и луга поблёкшие цветут?
Где хитрость и беспечность злобе дань несут?
…Там рано жизнь тяжка бывает для людей,
Там за утехами несётся укоризна,
Там стонет человек от рабства и цепей!..
Друг! Этот край… моя отчизна!

«Жалобы турка», 1829 г.

Пожалуй, нет нужды доказывать, что «турецкие» жалобы Лермонтова имели под собой достаточные основания. Чуть позже Лермонтов в поэме «Последний сын вольности» более чем прозрачно намекает на своих старших современников, которые, по словам Герцена, «разбудили» следующее, безусое, но от этого не менее доблестное и ещё более дерзкое поколение:

Но есть поныне горсть людей
В дичи лесов, в дичи степей, —
Они, увидев падший гром,
Не перестали помышлять
В изгнанье дальном и глухом,
Как вольность пробудить опять.
Отчизны верные сыны
Ещё надеждою полны:
Так, меж грядами тёмных туч,
Сквозь слёзы бури, солнца луч
Увеселяет утром взор
И золотит туманы гор.

В том же 1830 г. Лермонтов в одном из своих незаконченных стихотворений едва ли не прямо обращается с утешениями к сынам отчизны, начавшим терять надежду на вольность:

Сыны снегов, сыны славян,
Зачем вы мужеством упали?
Зачем?.. Погибнет ваш тиран,
Как все тираны погибали!..

Пройдут годы после «турецкого плена»; среди «тёмных туч» и пасмурного столичного климата растают надежды на свободу, возмужавший поэт вступит в жизнь… – и не впишется в «уровень», начертанный императорским скипетром. Далее будет изгнание. Для Лермонтова наступят тяготы безысходной зависимости как от сановных, так и от армейских посредственностей. Впоследствии критик А. В. Дружинин напишет о Лермонтове: «Немилость и изгнание, последовавшие за первым подвигом поэта, Лермонтов, едва вышедший из детства, вынес так, как переносятся житейские невзгоды людьми железного характера, предназначенными на борьбу и владычество».

Вернёмся на минуту к расстановке сил у вершины власти.

Графы К. В. Нессельроде, А. Х. Бенкендорф и иже с ними лишь возглавляли толпу стоящих или неслышно скользящих у трона, за которыми семенил на цыпочках сонм пусть не столь именитых, притязательных и сытых, зато куда более прилипчивых. Словно плесень, они покрывали собой отсыревшие формы и подгнившие кормила власти страны.

Следуя установившейся со времён Петра монаршей традиции привечать иноземцев более, нежели своих, Николай I явно ставил себе в заслугу умение избавлять Отечество от «сомнительных лиц», в особенности если они были российского происхождения. Комплекс неполноценности, присущий Николаю, очевидно, по природе и с лёгкой руки отца (Павла I) закреплённый шомполами сурового воспитателя М. И. Ламсдорфа, заявлял о себе в боязни ярких и талантливых личностей. Причём комплекс этот и неизъяснимый страх побуждали Николая применять «силу», ещё будучи в статусе великого князя и наследника престола, за что подчас получал уроки в духе «шомполов Ламсдорфа». Когда на смотре полка Николай публично осмелился заявить воинскому