красится.
- В те времена было не редкостью встретить синих зануд или зеленых подхалимов, - медленно выталкивал слова Дьюп.
- А чёрных? - спросил я осторожно.
- А чёрных врагов стоило бы душить прямо на пороге.
- А...
- А почему сок чёрный? Потому что только бандак шлет мне красный! И ждет какого-то другого ответа!
Я вздохнул. Странно, что про эмиттеры Дьюп начал рассказывать мне ещё до того, как Харви поляризовал контейнер, верно?
Позже я узнал, что красный цвет ягод Баллейн означает верность, а синий - указывает на возможных союзников или покровителей.
Получалось, что, прислав Дьюпу красные ягоды, бывший главтех 'Паруса' Дошуа Доннован предлагал ему верность и ждал, чем тот ответит. Наверное, Доннован тоже участвовал в игре, которая шла на кораблях крыла, и они случайно сошлись с Дьюпом по одну сторону баррикад.
'Парус' вскоре восстановили, и выяснилось, что главтех был понижен в должности, но не фатально, всего лишь до первого зама. А спустя месяц я убедился, что на смуглом лице Дьюпа синий от чёрного не отличить.
Поняли ли они тогда друг друга? Зная Дьюпа, я мог предположить, что с чёрным он играл на публику, уж больно много было у нас тогда зрителей. А Харви - тот ещё комбинатор, и вполне мог прикинуться идиотом.
Спрашивать я не то, чтобы побоялся. Не захотел знать наверняка.
Что-то скверное творилось перед войной на кораблях Армады. Я смотрел... и не давал себе увидеть.
Кстати, не я один. Когда Адвентеж пошутил на рапорте по поводу 'подарочной коробки со смэшником', Вэймс тут же заткнул его. Он тоже догадывался, что со смэшниками дело нечисто, но молчал.
Молчал и я. Хотя понимал уже, что бояться нужно не смэшников. Это несчастная деградировавшая раса. Люди гораздо разнообразнее в зомбировании друг друга. И их так легко перепутать с хищниками, пожирающими разум. Когда я, стуча зубами от холода, вывалился из душа, Дьюпа в каюте уже не было. Смылся он абсолютно стерильно. Ни ЦУ, ни полслова на настенной экранке.
Вообще-то Дьюп часто срывается с места в карьер, иногда даже до подъёма, но раньше хотя бы записки оставлял. Учитывая незыблемость его привычек, такое исчезновение выглядело, по меньшей мере, странным.
Я выжал полотенцем волосы и рухнул на зачехлённую кровать. Ледяной душ время от времени практиковал напарник, и я тоже решил над собой поиздеваться. До '+4 по Дьюпу', конечно, не дошёл, но всё равно ощущение оказалось мерзостным. Зато, хотя бы ненадолго, обманывало боль в мышцах.
Умом я понимал, что просто не готов ещё к боевым дежурствам. Не успел налетать положенное, даже как пилот второго состава. Но признаваться в этом Дьюпу, навигатору или медику я не собирался. А дежурства, как назло, уже две недели шли по полной выкладке.
В обычном режиме мы сидим в огневом кармане 180 минут по скользящему графику. А 'условные боевые' - это шесть часов с полной навигационной нагрузкой. Дьюпу - где три, там и шесть. А у меня звенит в голове, и болит даже там, где вообще болеть не может: пятки, пальцы - словно я куст живянки, который за ночь объели зому. Кусту - что, он уже к полудню ощетинится молодыми побегами. Ещё бы нейронные связи вот так же разрастались у меня в мозгах.
