в том же духе. Общественный резонанс нам на руку. И не забивай на университет, о’кей?
– Я не забиваю, – соврала я, сунув лицо в тарелку с хлопьями.
– Почему же ты здесь, а не на лекциях? – заметил отец. – Лори, я возвращаюсь в Атлон сегодня, а ты возвращайся к учебе. И никаких правонарушений на демонстрации, о’кей? Мирно, тихо, спокойно. С полицейскими не драться, плакаты в голову им не бросать, чучело судьи не сжигать…
Я рассмеялась в голос, хотя настроение было на нуле. Это мой отец – заставит улыбаться даже прокисшее молоко.
– От него никаких вестей?
– Я дозвонился до Кастелри сегодня. Вильям в порядке. Обжег запястья во время задержания, но в целом…
– И ты не сказал мне это вместо «доброго утра»?! Господи! Когда его можно проведать?
– Еще не согласовали.
– А с Вильямом ты говорил? Что, если они врут, и он совсем не в порядке?!
– С Вильямом не говорил, но я верю Райли.
– Кто это?
– Начальник тюрьмы.
Все держались молодцом. Кроме меня. Я расклеилась так, что попросила маму на время переехать ко мне в Дублин. Я не могла бросить учебу и вернуться в Атлон, но очень хотела, чтобы кто-то близкий был рядом. Тяжелей всего было по ночам, когда со всех сторон наваливалась темнота и вокруг начинали кружиться призраки: воспоминания о нас с Вильямом, мысли о том, где он сейчас и что с ним, мечты о нем…
– Боже, дай нам только пережить все это, и мы больше не упустим свой шанс…
– Лори, что ты там шепчешь, милая? – заглянула в комнату мама.
– Я хочу, чтобы он был в порядке, чтобы с ним ничего не сделали…
Мама села на кровать и взъерошила мои волосы, как будто мне все еще было пять лет и я боялась темноты.
– А что с ним может случиться, Лори? Физиономию ему начистить будет сложно, иначе бы этот Фьюри не упустил свой шанс. Сломать морально – тоже вряд ли. Пока человеку есть, о чем мечтать и чего ждать, – его не сломаешь. Относиться к нему будут хорошо: во-первых, все понимают, что он там незаслуженно, а во-вторых, Ральф знаком с начальником Кастелри и постарается замолвить за него словечко. А что еще может случиться? Ну разве что сокамерник попадется не ахти или еда будет не очень…
– Прости, мам, но это звучит наивно. В тюрьмах убивают, калечат и насилуют…
– Не везде и не всегда, – возразила мама. – Окажись Вильям в тюрьме где-нибудь в Восточной Европе, то, наверное, ему пришлось бы несладко. Но здесь…
Я закатила глаза и нервно рассмеялась. Что моя мать может знать о подобных местах? Да ничего. Но она словно мысли мои прочитала, потому что вдруг замолчала и начала разглядывать потолок, почесывая подбородок аккуратно накрашенным ногтем. А потом выдала нечто, что далеко не каждый однажды услышит от собственной матери:
– Я провела два месяца в тюрьме Уитфилд, когда мне было семнадцать.
– Что?! – моргнула я.
– Глупенькая канарейка из хорошей семьи стала встречаться с человеком, о котором ничего не знала, и даже собралась махнуть с ним на курорт. А этот мерзавец подложил ей в чемодан кое-какие вещества, за попытку провоза которых ее из аэропорта увезли сразу в следственный изолятор.
– Ты шутишь…
– Если бы! Я отделалась легким испугом, потому что никогда не попадала в подобные истории и потому что полиция быстро взяла след того, кто меня подставил. Но успела… окунуться в среду и могу сказать, что если в тюрьмах все по-старому, то у Вильяма есть отдельная камера с душевой, телевизором и холодильником. И в его распоряжении библиотека, спортзал и настольные игры. Довольные заключенные – тихие заключенные. А начальство просто обожает тихих заключенных.
Я добрых пару минут не могла выдавить ни слова. А потом, когда дар речи вернулся, захихикала:
– Моя мать – наркокурьер. С ума сойти!
– Смейся, смейся, – проворчала она. – А представь, что чувствовала семнадцатилетняя дурочка, когда ее с четырех сторон обступил конвой с автоматами и собаками. Видит бог, тогда мне не помешал бы большой толстый памперс… Кстати, тогда-то я и познакомилась с твоим отцом. Он проходил юридическую практику после университета и заявился на экскурсию в тюрьму для несовершеннолетних… Только бабушке не говори. Она до сих пор думает, что мы познакомились в картинной галерее… Ты наконец-то улыбаешься. Тебе лучше?
– Намного.
Мама укрыла меня одеялом и заглянула в глаза:
– Я очень надеюсь, что Вильяма выпустят после апелляционного суда…
– И я тоже.
