– В Кастелри есть еще один зал для встреч, без перегородок, для заключенных с золотым характером, но в нем сейчас ремонт. Мне жаль, дорогая. Боюсь, вам не удастся увидеться в другом месте до самого апелляционного суда.
– Я поговорю с этим Райли! – выпалила я.
– С начальником тюрьмы? Милая, да он слушать тебя не станет, – оборвал меня отец.
– У меня иногда такое чувство, что ты не на моей стороне, – бросила я отцу, о чем сразу же пожалела.
Он посмотрел с таким укором, что мне стало стыдно. Но эти мысли не покидали меня с того самого дня, когда он проиграл дело. Мой отец – и проиграл дело! Да с ним такого лет десять точно не случалось…
– Я на твоей стороне, Долорес, – ответил он хрипло и не глядя на меня. – И других сторон, кроме твоей, для меня не существует.
В полном молчании мы дошли до машины, отец сел за руль.
– Не могу отделаться от мысли, что все эти испытания даны нам нарочно, чтобы мы потом ценили каждую минуту, проведенную вместе, – покачала головой я.
Папа ничего не ответил. Просто смотрел перед собой с каменным лицом. Потом откашлялся и сказал:
– Я говорил с Райли. Тот разделяет мое мнение, что в тюрьме должны сидеть головорезы, а не, господи боже, влюбленные мальчишки. Райли тоже надеется, что Вильям выйдет после апелляционного. А ты пока займись учебой, хорошо? И не грусти. И одевайся теплее на этих своих демонстрациях.
– Ладно…
– Мама сказала, что ты собираешься завести котенка? – спросил отец после задумчивой паузы.
– Да… Заберу на следующей неделе у заводчика.
– Хорошая идея. Малыш не даст тебе раскиснуть. Сколько ему будет?
– Почти три месяца.
– Такой большой!
– Да, его не отдадут раньше, чем сделают все прививки.
– Молоко он уже пить не будет?
– Нет, – кивнула я, испытывая какое-то странное смущение, обсуждая с отцом «малыша», его прививки и молоко.
– Если нужна будет няня, звони.
– Пап, мы точно обсуждаем котенка?
– Ну да… Вы же с Вильямом предохранялись?
– Пап!
– Нет?!
– Да! Но я не буду обсуждать это с тобой. Боже, от этой семьи реально хоть что-то сохранить в секрете? – воскликнула я, не в силах поверить, что все семейство в курсе, насколько далеко у нас с Вильямом все зашло…
– Даже не надейся, – рассмеялся отец. – Кстати, чтобы ты знала: бабушка уже придумывает имя для твоего «скандинавского пупсика».
– Она не в себе, честное слово!
– Ты представить себе не можешь, насколько, – заметил папа, пока я сидела и смотрела в окно, едва дыша от смущения.
За окном проносились зеленые рощи и луга с пасущимися овцами, напоминавшими гигантский попкорн, который рассыпал великан.
Великан, который ест попкорн и наблюдает сверху.
Кто знает, может, за мной и в самом деле наблюдают. Приглядывают. Придумывают мне судьбу. Наказывают за сомнения, забирая того, кого я люблю…
Скептицизм отца не остановил меня. Дома я разыскала сайт тюрьмы Кастелри и на странице «Контакты» обнаружила адрес электронной почты самого начальника. Не знаю, что придало мне смелости – отчаяние, злость или вера в то, что даже у начальников тюрем может быть отзывчивое сердце, – но я не постеснялась написать ему письмо, где попросила о встрече с Вильямом. Я вложила в это письмо всю душу и спросила, не найдется ли у них комнаты, где двум больным людям не пришлось бы рисковать жизнью, прикладывая к ушам тюремные телефонные трубки. Я пообещала, что всегда буду помнить о его доброте и обязательно расскажу о ней в своем блоге. И что если я когда-нибудь напишу о своей жизни роман, то обязательно пришлю ему подписанный экземпляр… Наивно и по-детски эмоционально? Возможно. Но у меня не было ничего, кроме этой наивности и эмоциональности…
Не будучи уверенной в том, что этот мистер Райли вообще проверяет почту, я все-таки нажала «отправить». Надеюсь, когда оно долетит до адресата, тот хотя бы прочитает его дальше слова «Здравствуйте».
41
Просите – и дано вам будет
Если ты знаешь, за что бороться, то нужное оружие – только вопрос времени. Во вторник, четырнадцатого февраля, у здания суда собралось
