Ананда теперь был у Лоба за спиной, трезубцем он дарил его по ногам. Лоб свирепо обернулся и ткнул посохом в сторону Ананды, но тут Йама прыгнул и двинул его по коленной чашечке, а затем ударил по кисти. Лоб взвыл и потерял равновесие. Посох упал, Йама ловко его подхватил, повернул и сильно ударил Лоба в живот. Тот упал на колени.
— Надо драться честно, — согнувшись и хватая воздух ртом, выдавил он. Его крохотные глазки яростно сверкали на пухлом лице.
— Давай честно, — эхом отозвался Луд.
Он вскочил наконец со спины отшельника и выхватил из-за пояса нож, черный, как обсидиан, с узким кривым лезвием. Луд стащил его у пьяного матроса и теперь говорил всем, что нож сделан чуть ли не в первые дни Эпохи Озарения и древен, как мир.
— Драться честно, — повторил Луд, держа нож у лица и ухмыляясь.
Тут на Йаму бросился Лоб и обхватил его за пояс.
Йама пытался отбиваться посохом, но противник был слишком близко, и ему никак не удавалось размахнуться, он оступился — ноги подогнулись под весом Лоба…
На секунду показалось, что все потеряно. Но на помощь пришел Ананда: схватив камень, он ударил Лоба по скуле. Раздался звук как от топора, когда рубят поленья. Лоб заохал от боли и вскочил на ноги. Тут закричал и Луд, размахивая во все стороны ножом, — дерево за его спиной вдруг вспыхнуло огнем.
— Больше я ничего не смогла придумать, — объясняла Дирив. Она обхватила плечи своими тонкими руками и все еще дрожала от волнения. Ананда немного пробежал по дороге, преследуя убегающих близнецов, и громко улюлюкал им вслед.
Йама сказал:
— Здорово получилось, но не стоит над ними смеяться.
Искры от горящего дерева улетали высоко в темное небо, сверкая ярче, чем сама Галактика. Ствол выглядел сейчас как тень внутри ревущего столба голубого пламени. Это было молодое камедное дерево. Когда Лоб упал на Йаму, Дирив плеснула керосину из фонаря на ствол и подожгла его от фитиля.
Смеясь, она сказала:
— Даже Лоб и Луд этого не забудут.
— Вот то-то и оно, — отозвался Йама.
— Им будет стыдно, они не посмеют напасть снова.
Испугаться дерева! Вот смеху-то! Теперь они от нас отстанут.
Ананда помог отшельнику сесть. Тот потрогал разбитый нос, осторожно согнул и разогнул колени и с трудом встал на ноги. Йама протянул ему посох, отшельник его взял и в знак благодарности чуть склонил голову.
Йама ответил поклоном, и отшельник усмехнулся. Левая сторона его лица казалась смазанной: серебристый шрам, расползаясь, оттягивал книзу глаз и приподнимал уголок рта. Сам он был настолько грязен, что кожа на лице казалась рифленой. Металлизированная ткань его хитона тоже была засалена, но складки и вмятины временами ловили сполохи света и ярко поблескивали. Спутанные волосы висели веревками, а в раздвоенной бороде запутались травинки и веточки. От него невыносимо воняло потом и мочой. Он в упор посмотрел на Йаму, а затем пальцами правой руки стал чертить на левой ладони какие-то фигуры.
Ананда сказал:
— Он хочет, чтобы ты понял: он тебя давно ждет.
— Ты его понимаешь?
— Мы пользовались языком жестов в семинарии.
Обычно за завтраком или ужином, когда хотели поболтать, а подразумевалось, что мы слушаем, как кто-то из братьев читает Пураны. Некоторые отшельники когда-то были жрецами. Наверное, и этот тоже.
Отшельник отрицательно замотал головой и снова стал что-то показывать пальцами.
Ананда неуверенно произнес:
— Говорит, что рад и все запомнит. Видимо, имеет в виду, что никогда этого не забудет.
— Ну разумеется, — вмешалась Дирив, — ведь мы спасли ему жизнь.
Отшельник полез куда-то внутрь своего хитона и вытащил керамический диск, висящий на ремешке у него на шее. Сняв ремешок через голову, отшельник бросил его Йаме и опять начал что-то объяснять на пальцах.
— Ты — тот, кто должен прийти, — переводил Ананда.
Отшельник затряс головой, тяжело вздохнул и вновь стукнул пальцами о ладонь.
— Ты еще вернешься сюда. Йама, ты хоть понимаешь, о чем он говорит?
Но Дирив шикнула на них:
— Тихо! Слышите?
Где-то далеко во тьме раздавались свистящие звуки, будто к кому-то взывавшие и откликавшиеся на зов.
Отшельник вложил керамический диск в руки Йаме, впился взглядом в его глаза и кинулся прочь. Он бежал по узенькой тропе между залитыми полями тень, мелькающая в холодном голубоватом свете, отраженном водой. И исчез…
Снова раздался свист.
— Милиция, — сказал Ананда и, развернувшись, помчался по старой дороге.
Дирив и Йама погнались за ним, но он скоро их обогнал, а Йама запыхался и остановился передохнуть, потом они отправились дальше и добрались до городской стены.
Дирив сказала:
— Ананда будет бежать и бежать, пока не нырнет в свою постель. И все равно будет бежать во сне до самого утра.
Йама нагнулся, растирая колени: ему свело ногу.
Он пробормотал:
— Нам надо присматривать друг за другом. Луд и Лоб нам этого не забудут. Как только у тебя сил хватает так быстро бежать на такое огромное расстояние?
Бледное лицо Дирив мягко светилось в свете Галактики. Она бросила на него хитрый взгляд.
— Летать трудней, чем бежать.
— Хотел бы я посмотреть, как ты летаешь, если, конечно, это правда. Но ты опять меня дразнишь!
— Это не то место, где можно летать. Может, когда-нибудь я покажу тебе подходящее место, но это далеко отсюда.
— Ты имеешь в виду край света? Когда-то я думал, что люди моей расы жили на плавающем острове. В прошлом году я видел такой.
Вдруг Дирив схватила его за руку и потащила к высокой траве за дорогой. Йама засмеялся и упал прямо на нее, но девушка прикрыла ему рот ладонью.
— Слышишь? — спросила она.
Йама приподнял голову, но услышал лишь обычные ночные звуки. Всем телом он ощущал идущее от Дирив тепло. Она крепко к нему прижималась. Он сказал:
— Думаю, что милиция уже бросила их искать.
— Нет, они идут в нашу сторону.
Йама перекатился на другой бок, подполз и раздвинул высокие стебли сухой травы так, что стало видно дорогу. Вскоре мимо них прошли пятеро солдат. Никто из них не принадлежал к расам, населявшим Эолис. В руках У них были ружья и арбалеты.
— Матросы, — сказал Йама, убедившись, что они прошли и его никто не услышит.
Дирив всем телом прижалась к Йаме.
— Почему ты так думаешь?
— Это все чужаки. А чужаки приплывают в Эолис по реке: как матросы или как пассажиры. Но с тех пор как началась война, пассажирские корабли не ходят.
— Кто бы они ни были, они ушли.
