чаще всего черно-белое мироздание, которое пытается понять, в котором живет, тоскует и томится человеческая душа.
Когда стою во мгле,Душе покоя нет, —И омуты страшней,И резче дух болотный,Миры глядят с небес,Свой излучая свет,Свой открывая лик,Прекрасный, но холодный.(«Ночное ощущение»)Но та же самая мировая бездна не только страшит, но и вносит в душу покой, примиряет, утешает:
Светлый покойОпустился с небесИ посетил мою душу!Светлый покой,Простираясь окрест,Воды объемлет и сушу…О, этот светлыйПокой-чародей!Очарованием смелымСделай меж белыхСвоих лебедейЧерного лебедя – белым!(«На озере»)В одном важном отношении рубцовская картина мира отличается от тютчевского оригинала. Ф. И. Тютчев писал политические «славянофильские» стихи, четко отделяя их от основного лирического творчества. У Николая Рубцова черно-белая картина мира имеет отчетливый национальный колорит. Его мир – это Россия, Русь, прежде всего любимый северный край, который становится метонимией мироздания (здесь он опять делает шаг от Тютчева к Есенину).
«Широко по Руси» свершают свой путь журавли («Журавли»). Русскими у Рубцова оказываются огонек, старая береза, развалины собора, московский Кремль. «Привет, Россия, родина моя!» – обращается он в одном стихотворении («Привет Россия…»). «О, Русь – великий звездочет!» – восклицает в другом («Душа хранит»).
В «Видениях на холме» (1962) обращение перерастает в очередное признание в любви и молитву (последняя строчка из этой строфы выбита на надгробном памятнике поэту):
Россия, Русь – куда я ни взгляну…За все твои страдания и битвыЛюблю твою, Россия, старину,Твои леса, погосты и молитвы,Люблю твои избушки и цветы,И небеса, горящие от зноя,И шепот ив у о мутной воды,Люблю навек, до вечного покоя…Россия, Русь! Храни себя, храни!И первый русский поэт становится у Рубцова зеркалом России, тоже сопоставляется с ней.
Словно зеркало русской стихии,Отстояв назначенье свое,Отразил он всю душу России!И погиб, отражая ее…(«О Пушкине»)Несмотря на обилие восклицательных знаков, основной тон лирики Николая Рубцова – тон грусти, печали, уныния. Рубцов, вероятно, самый элегический поэт в русской поэзии XX века. Элегическая интонация и напевность определяют его художественный мир, придают особый колорит темам и мотивам.
Определения грустный, печальный много раз повторяются в стихах Рубцова, превращают их в задумчивую, меланхолическую мелодию (не случайно позднее многие стихи превратились в песни).
Печальная Вологда дремлетНа темной печальной земле,И люди окраины древнейТревожно проходят во мгле.<…>И сдержанный говор печаленНа темном печальном крыльце.Все было веселым вначале,Все стало печальным в конце.На темном разъезде разлукиИ в темном прощальном автоЯ слышу печальные звуки,Которых не слышит никто…(«Прощальное», 1966)Как у многих настоящих поэтов, у Николая Рубцова тема смерти приобретала личный характер. Подобно Есенину, Высоцкому, он не раз писал о предчувствии собственной трагической судьбы. В одном из его последних произведений образ воображаемой удалой скачки по Ленинграду сменяется символическим путем к гибели:
Мы сваливатьне вправеВину свою на жизнь.Кто едет,тот и правит,Поехал, так держись! Я повода оставил.Смотрю другим вослед.Сам ехал быи правил,Да мне дороги нет… («Мы сваливать не вправе…», 1970)
Но главным стихотворением поэта стало другое, «Тихая моя родина», где мотивы детства, странствий, возвращения в родные места, смерти, любви и памяти, России слились и переплавились в прозрачную, светлую, тихую – пушкинскую – грусть.
Тихая моя родина!Ивы, река, соловьи…Мать моя здесь похороненаВ детские годы мои.– Где же погост? Вы не видели?Сам я найти не могу. —Тихо ответили жители:– Это на том берегу.Тихо ответили жители,Тихо проехал обоз.Купол церковной обителиЯркой травою зарос.Там, где я плавал за рыбами,Сено гребут в сеновал:Между речными изгибамиВырыли люди канал.Тина теперь и болотинаТам, где купаться любил…Тихая моя родина,Я ничего не забыл.Новый забор перед школою,Тот же зеленый простор.Словно ворона веселая,Сяду опять на забор!Школа моя деревянная!..Время придет уезжать —Речка за мною туманнаяБудет бежать и бежать.С каждой избою и тучею,С громом, готовым упасть,Чувствую самую жгучую,Самую смертную связь.(«Тихая моя родина…», 1965)
