Старший лейтенант Скрынников пришел к младшему лейтенанту Ивашову к обеду.
— Раньше прибыть не мог. Был занят, — ответив на рукопожатие, сказал он. — Сам понимаешь, служба! Ну и где этот твой ефрейтор из секретного отдела штаба армейского корпуса?
— Ты знаком с его историей? — спросил Егор.
— В общих чертах, — ответил старший лейтенант.
— Хорошо. Федор Денисович! — обратился Ивашов к сержанту Масленникову. — Приведи к нам немца и попроси у капитана Олейникова от моего имени писаря-переводчика Холодкова. Часика на… — Егор посмотрел на старшего лейтенанта Скрынникова.
— Два, — произнес тот.
— На два, — повторил Егор Ивашов.
Помощник оперуполномоченного полковой контрразведки СМЕРШ сержант Масленников привел ефрейтора Ральфа Херманна минут через двадцать.
Старший лейтенант Скрынников усадил немца напротив себя и принялся его рассматривать. Пока сержант Масленников ходил за переводчиком, Скрынников так и сидел, не сводил глаз с ефрейтора и не говорил ни слова.
Херманн вначале вроде бы не особо волновался, вопросительно посматривал на русского офицера и ожидал вопросов. Потом лицо немца порозовело, он стал ерзать и отводить взгляд. Оно и понятно. Ефрейтор вермахта не барышня какая-нибудь, чтобы так его разглядывать.
Наконец-то пришел Масленников и привел с собой писаря-переводчика Холодкова.
— Хочу сразу предупредить вас, товарищ солдат, что все, о чем здесь будет говориться, должно содержаться в строжайшей тайне, — заметил старший лейтенант Скрынников, повернувшись к Холодкову.
— Я в курсе. Не в первый раз, — заметил переводчик.
— Вот и отлично! Сейчас вы напишете расписку в том, что обязуетесь не разглашать секретную информацию, которую услышите. В противном случае ваш поступок будет приравнен к измене Родине, и вы будете попросту расстреляны.
Переводчик услышал эти слова и нахмурился.
— Что-нибудь не так? — спросил старший лейтенант, строго посмотрев на него.
— Прежде я не писал никаких расписок. Может, вам кто-нибудь другой переводить будет? — проговорил Холодков.
Всем было видно, что он крепко напуган.
— Нельзя, — сказал как отрезал старший лейтенант Скрынников. — Вот вам лист бумаги. Пишите.
Старший лейтенант продиктовал рядовому Холодкову текст расписки, велел ему поставить на этой бумажке сегодняшнюю дату и расписаться. Потом он сложил листок, уже ставший документом, вчетверо, спрятал его в нагрудный карман, холодно и многозначительно посмотрел сперва на Холодкова, а потом и на Ральфа Херманна. Писарь безрадостно, печально вздохнул и опустил плечи.
Взгляд его выражал одно:
«Вот это я вляпался так вляпался!».
— Мы как, часа за полтора управимся? — спросил сержант Масленников. — Капитан Олейников просил долго переводчика не задерживать. Он же у него писарь, человек нужный, просто незаменимый.
— Мы постараемся, — ответил старший оперуполномоченный отдела контрразведки СМЕРШ сто шестьдесят седьмой дивизии.
Он по-прежнему не сводил пристального взгляда с физиономии ефрейтора Херманна и сказал, обращаясь к нему:
— Итак, вы добровольно перешли на нашу сторону, не желая больше воевать. Так?
— Так.
Рядовой Холодков перевел сначала вопрос старшего лейтенанта, а потом и ответ немца.
— Но вы еще и ненавидите Гитлера, — без всякой вопросительной интонации произнес старший оперуполномоченный отдела дивизионной контрразведки СМЕРШ.
— Да. Я считаю, что он принес Германии неисчислимые беды, которые расхлебывать придется простым немцам.
— Верно считаете, — согласился старший лейтенант Скрынников. — А вы не хотите, чтобы этих бед было меньше?
— Этого хочет каждый честный немец, — ответил ефрейтор Херманн.
— Похвальный ответ. Значит, вы считаете себя честным человеком.
— Да. И таких людей, как я, в Германии немало.
— Возможно. Согласитесь, что одного желания что-то изменить недостаточно, — со скрытым значением констатировал Скрынников.
— Вы намекаете на то, что нужно еще и что-то делать? Я правильно понял ваш вопрос? — спросил Ральф Херманн и посмотрел на старшего лейтенанта Скрынникова.
