трехлетний горизонт планирования, чтобы определить размер своего перманентного дохода, а затем разделит полученную сумму на три. (Это подразумевает ставку дисконтирования в размере 33 % в год.) Значит, в первый год эта семья потратит примерно треть от 950 долларов, или 317 долларов.[28]
Следующий шаг в развитии теории потребления сделал Франко Модильяни в соавторстве со своим студентом Ричардом Брумбергом. Хотя его работа вышла примерно в одно время с книгой Фридмана, все же модель Модильяни позволила экономической науке продвинуться чуть дальше в направлении к современному пониманию поведения Рационала. Вместо того чтобы рассматривать краткосрочный горизонт планирования, такой как один или 3 года, Модильяни построил свою модель, взяв за основу весь жизненный цикл индивида и получаемый им доход в течение всей жизни. Свою теорию он назвал «Теория жизненного цикла». Идея заключалась в том, что в молодости человек планирует, как распределить свое потребление в течение всей жизни, включая выход на пенсию и, возможно, даже составление завещания.
Так как модель была рассчитана на весь жизненный цикл, в центре внимания оказался не просто доход, а благосостояние в течение жизни. Чтобы понять и конкретизировать эту модель, давайте представим человека, знающего, что он проживет еще ровно 40 лет, и не планирующего оставлять завещание. Опираясь на эти условия, теория жизненного цикла предполагает, что сверхдоход будет израсходован равными частями в течение следующих сорока лет, означая, что предельная склонность к потреблению от сверхдохода составит всего 25 долларов в год (четверть от 1 тыс. долларов) на протяжении всей оставшейся жизни.
Обратите внимание, что от Кейнса к Фридману и от Фридмана к Модильяни экономические агенты, чье поведение моделируют исследователи, будто все больше задумываются о будущем, что имплицитно подразумевает их способность проявить достаточно силы воли, чтобы отложить потребление на некоторый срок, например, в модели Модильяни – на несколько десятилетий. Кроме того, в эволюционирующей модели потребления сильно меняется размер той части сверхдохода, которая будет немедленно потрачена – начиная практически от 100 % и заканчивая почти 0 %. Если судить о модели по ее предсказательной точности, как настоятельно рекомендовал Фридман, тогда, на мой взгляд, победителем среди авторов трех моделей по критерию лучшего описания поступков людей в условиях временного изменения своих доходов будет Кейнс и его модель, слегка модифицированная в духе Фридмана таким образом, чтобы учесть естественную склонность человека сглаживать краткосрочные колебания доходов.[29] Но, если выбирать модель по критерию прозорливости автора, победителем станет Модильяни, и, возможно, по причине того, что экономисты рассуждают по в рамках формальной логики «чем умнее, тем лучше», модель Модильяни была признана лучшей и закрепилась как стандарт.
Тем не менее трудно быть всегда самым умным в классе, и всегда возможно еще немного усовершенствовать модель, как показал Роберт Барро, экономист из Гарварда. Во-первых, он исходит из предположения, что родители беспокоятся о полезности для своих детей и внуков, и, поскольку эти потомки также в свою очередь будут заботиться о своих внуках, их временной горизонт планирования растягивается до бесконечности. Поэтому экономические агенты в модели Барро планируют оставить завещание своим наследникам, понимая, что те поступят так же, когда придет их время. В этом мире прогноз о том, сколько денег будет потрачено, зависит от того, откуда эти деньги возьмутся. Если сверхдоход в размере 1 тыс. долларов появился в результате удачной ночи в казино, прогноз Барро в отношении их использования будет таким же, как в модели потребления Модильяни. Но если этот сверхдоход образовался в результате сокращения налогового обложения, которое финансируется за счет выпуска государственных облигаций, тогда прогноз Барро будет другим. В конце концов, облигации должны будут быть погашены. Налогоплательщик, получивший льготу, понимает это и знает, что налоги его наследников вырастут, так как им придется оплатить полученное им сокращение, поэтому он не станет тратить этот сверхдоход. Вместо этого он увеличит сумму, указанную в завещании, ровно на размер налоговой льготы.
Теория Барро довольно оригинальна, но для того чтобы она обладала предсказательной точностью, необходимо, чтобы все Рационалы были так же умны, как сам Барро.[30] Когда же нужно все-таки остановиться? Если появится кто-то умнее Барро и придумает еще более сложную модель, описывающую рациональное поведение людей, должна ли она будет стать для нас самой современной моделью? Например, пусть один из агентов Барро превратился в агента из модели Кейнса – сам Барро никогда бы не отнесся к такой идее без отвращения – и считает налоговые льготы стимулом экономического роста в достаточной мере для того, чтобы погасить облигации за счет увеличившихся налоговых поступлений; в таком случае ему не нужно будет менять завещание. На самом деле, если налоговые льготы простимулируют экономический рост, наш агент, возможно, даже уменьшит размер завещанной суммы, ведь его наследники будут пользоваться преимуществами более высокого экономического роста. Однако теперь обратите внимание на то, что в этой модели должны будут действовать Рационалы, которые не только сведущи в экономической теории рационального поведения, но и осведомлены о результатах эмпирических исследований об эффектах соответствующей налоговой реформы, чтобы знать, какую модель экономики следует иметь в виду, принимая решение. Совершенно очевидно, должны быть какие-то границы того, какими знаниями и силой воли мы наделяем экономических агентов, которые редко бывают настолько же умны, как Роберт Барро.
Психологи никогда не стали бы думать о том, чтобы смоделировать мир так, будто в нем живет нация Рационалов, у каждого из которых докторская степень по экономике. Я осознал это, когда выступал на факультете психологии в Корнелле. Я начал свой доклад с краткого описания теории жизненного цикла Модильяни, постаравшись объяснить все как можно проще, но по реакции аудитории можно было подумать, что изложенная мной теория сбережений была очень забавной. К счастью, там был экономист Боб Фрэнк. Когда бедлам утих, он заверил всех, что я ничего не выдумал. Психологи пребывали в недоумении, удивляясь, как у их коллег с экономического факультета могло быть настолько безумное представление о человеческом поведении.
