Саламандры: Омнибус

— Да, у меня много братьев, но ты — не они.

— С тобой всё в порядке? — другой подошёл ещё ближе. Дак’ир почувствовал его руку на своём плече и только сейчас понял, что сам тоже был одет в шкуру и сандалии.

— Я… я не…

Это не моя броня.

Другой жестом предложил ему сесть на близлежащий камень.

— Всё ещё потрясён взрывом, — произнёс он скорее для себя, — Это я. Н’бел.

Я уже слышал это имя раньше. Оно очень древнее.

Дак’ир посмотрел на него, их глаза встретились, и его чувства внезапно обострились. Имя резонировало, но он не знал почему.

— Брат… — повторил он и сжал руку Н’бела в воинском приветствии, — я знаю тебя.

Это был «дригнирр»

— огненная ящерица, одна из многих, живущих на вулканических равнинах Ноктюрна. Подвид саламандр, меньший родственник гигантских огненных драконов, устраивавших себе логова глубоко в горах, поближе к жару магмы. Это Дак’ир вспомнил, пока ждал кузнеца.

Носившаяся меж камней ящерица пристально на него уставилась. Её глаза горели огнём, освещая ониксовую морду. За исключением тонкого голубого позвоночного гребня её чешуя была абсолютно чёрной.

— Чего тебе надо, маленькая?

— Постарайся, чтобы другие не услышали, что ты разговариваешь сам с собой, — рядом возник Н’бел, что-то нёсший в руках, — они и так уже сомневаются в смелости игнейца, — Н’бел склонился над ним и похлопал по плечу, — но не я, брат.

Дак’ир кивнул в ответ на братский жест другого ноктюрнийца, такой знакомый и в то же время такой странный. Он и раньше сталкивался с предвзятым отношением к своему происхождению с Игнеи.

Это было в другое время, сказанное кем-то другим.

Когда он снова посмотрел на камни, дригнирра уже не было. Возможно, ящерица вообще была плодом его воображения, у него проскочила мимолётная мысль, что, может быть, сомневающиеся в нём могли быть правы.

— Вот, — Н’бел протянул серебряную маску, — Пиркинная плоть, — пояснил он, когда Дак’ир взял маску в руки, — она ускорит заживление.

Кузнец, бритоголовый, широкоплечий воин с перекрещёнными на груди руками, бугрившимися железными мускулами, одобряюще кивнул за его спиной. В отличие от других воинов племени у кузнеца за спиной висел большой молот. На его теле были белым пеплом нарисованы знаки, изображавшие наковальню и кузнечные инструменты. Его кожа была ещё темнее, нежели кожа Н’бела, а в блестящих глазах светился огонь самого солнца.

Глаза огненные… Кожа чёрная как смоль…

Дак’ир надел маску. Она закрывала только половину его лица, израненную, но он сразу почувствовал, как боль отступила.

Моё лицо горело, когда я услышал, как они выкрикивают его имя.

— Моя кожа… — произнёс он, только сейчас сообразив, что его кожа была гораздо более светлой, чем у Н’бела.

— Ха! Пепел Игнеи. Пещерный житель меньше видит ноктюрнского солнца, — Н’бел выглядел озабоченным, — Дак’ир, ты уверен, что с тобой всё в порядке?

— Слегка дезориентирован. Что стало с призраками?

Н’бел задумался.

— Ушли, — он показал рукой на равнину, где собрались несколько воинов. Один из них был облачён в одеяния из чешуи с маской скалящегося ящера. Он размахивал изогнутым посохом, увешанным кривыми острыми клыками и отсечёнными хвостами ящериц. Его мускулистый торс был защищён нагрудником из костей крупных рептилий. Остальные, не отрываясь, смотрели, как он поднимал пригоршню пепла, пробовал его, нюхал, высыпал обратно, а потом повторял всю процедуру заново.

— Но шаман найдёт их след, — добавил он сурово, — Земля никогда не лжёт.

На Ноктюрне земля

и её народ были единым целым. Планета была суровой хозяйкой, мир, исполненный огня, способного разрушить всё и вся и погубить бессчётное количество жизней. Во время Сезона Испытаний планета трещит и ломается, проливая свою кровь и лавовые слёзы, угрожающие поглотить своим пламенем всё живое, цепляющееся за её скалистую шкуру. Но земля давала с такой же щедростью, с какой брала. Всё было заключено в большой круговорот рождения, смерти и перерождения. Огненная мать, переменчивая Ноктюрн, забирала тебя назад, прижимая к своему сердцу и груди. Жизнь заканчивалась в огне; и в огне же зарождалась.

Возрождение было обычной стороной племенной культуры Прометейской Веры. Ничто, родившееся и умершее на Ноктюрне, не пропадало по- настоящему. Оно простоменялось, перерождаясь во что-то новое.