резко провел вниз, к паху. Орфик подобрался ближе, трепеща ноздрями и чуя поживу – ведь для мертвых нет ничего слаще крови живых, изливающейся в прах их серого царства. Бог-вестник скривил губы, отворачивая лицо. И кровь полилась – но мало, странно мало. В разрезе мелькнуло что-то призрачно светящееся, как туман, подсвеченный лучами фар. Показалась узкая ступня, серый край погребального покрова – хотя какой покров? Но было так. И на волю выступила тонкая, чуть различимая в здешнем сумраке тень. Черты лица ее полустерлись, глаза смотрели, казалось, внутрь себя. Орфик, увидев это, отшатнулся, пал на четвереньки и с воем помчался прочь, обрастая по пути клочковатой шерстью. Испуганно дрожа, тень медленно поплыла над равниной. За ней наружу шагнула другая, третья – бережно обходя упавшую в пыль фигуру экзорциста, боясь наступить или гнушаясь, они стремились во тьму. Упавший зашевелился и горлом прохрипел:
– Марина! Марина!
Никто не отозвался, лишь прервался поток теней. Осталась только небольшая лужица крови, быстро впитывающаяся в песок. Голова экзорциста бессильно упала наземь, в пыль.
Бог-посланец вздохнул. Залечить такую рану было ему по силам, бог он, в конце-то концов, или хрен звериный, – но сколько их осталось, этих сил? Покачав головой, Психопомп опустился на колени рядом со своим цербером. Крылатые сандалии,
Ты входишь в прихожую, вытираешь ноги о коврик, вешаешь припорошенный серой пылью и заляпанный кровью плащ. Десять часов. Время вечернего кормления. Заглядываешь в комнату Марины. Горит ночник, хотя за окнами еще не стемнело. Сиделка спит, уронив голову на грудь. Ты тихо проходишь в ванную, моешь лицо и руки. Особенно тщательно руки. Снимаешь грязную рубашку, швыряешь в корзину для белья, несколько секунд тупо пялишься на свежий рубец на животе – от подреберья и до паха. Затем идешь на кухню, греешь в микроволновке бутылочку с питательной – более питательной, чем для младенцев, – смесью. Возвращаешься в комнату. С исхудавшего лица на тебя глядят затуманенные глаза. Подносишь бутылочку к ее рту (все это не обязательно, сиделка уже вставила в капельницу новый пакет с физраствором, но таков ритуал), губы автоматически приоткрываются, обхватывая соску. Ты наклоняешься над кроватью, глядя в ее глаза. Только там можно найти смысл. Если нет, напрасно все. Если нет, пусть приходит хоть Великий Освободитель, хоть легион мертвых душ, тебе плевать. В окна сочится серо-синее небо, плоское и безразличное, как дорожный отражатель. Ты пытаешься выискать крупицу разума, признак души. Сначала ничего не происходит. Потом поверхность серого пруда, в который превратились ее глаза, проясняется, словно кто-то зажег лампу под толщей воды. Свет разгорается, набирает силу. Губы, отпустив в соску, дрожат, дрожат, силясь сложиться в… улыбку? Нет, с какой стати ей улыбаться собственному убийце? Холодок бежит по спине, мелькает предательская мысль: «А может, лучше как раньше?» Трус. Трус и подлец. Губы жены наконец-то складываются – в слово. На волосок оторвав голову от подушки, Марина глядит на тебя и шепчет:
– Андрей…
Олег Кожин
Иней на лицах
Харысхан – якут, хотя косит под японца. В Кедрачах он что-то вроде знаменитости. Непьющий якут сам по себе диво, а уж с вычерненной челкой до подбородка и рукоятью катаны за спиной – диво дивное. Жертва дешевых пиратских дисков с аниме и недавно пришедшего в Кедрачи мобильного интернета. Из местной молодежи он единственный вызвался проводить нас дешевле, чем за пять тысяч.
– Не, я с вами не полезу! – твердо отсекает Харысхан. – Мы не так договаривались!
Макушкой он едва достает Кэпу до ключицы.
– Да помню я, как договаривались, ну!
Кэп морщится, вкладывая в протянутую ладонь три зеленые купюры. Понимает, что
– А то, может, все же, а? Ты в тайге вон как лихо ориентируешься! Деньжат накинем, ты не думай…
Что правда, то правда, в лесу Харысхан как рыба в воде. Гены предков охотников не задавишь пятью годами увлечения аниме. Несколько секунд он мнет деньги в кулаке, мнется сам, но все же отрицательно трясет челкой.
– Не-не-не! – боясь передумать, тараторит он. – А ну, как там не тайга? Может, там джунгли? Или море? Или вообще в космос выбросит? Ты знаешь, не?! Вот и я не знаю!
– Давай, Хан! Не ломайся, не целка…
Слушаю уговоры краем уха. Эти мелочи мне не интересны. Харысхан и Кэп плавно исчезают за кадром. В моих руках цифровая камера, и я записываю
