— Ну или просто бесится, что твой папаша надрал зад ее папочке. Бам!
Типичный Майки. Никогда не упустит возможность слегка взбаламутить воду.
— Ну… вероятно, он это заслужил, — сказал я.
— Ага, — сказал Хоппо. — И выглядел он так себе.
— Не знал, что священники пьют, — вставил я.
— Может, он пьет тайно. — Толстяк Гав откинул назад голову, забулькал, закатил глаза и вывалил язык. — Мня звут отец Мртин. Слава-ик-Господи!
И тут, прежде чем кто-то из нас успел что-либо сказать, заросли зашуршали и стайка птичек вырвалась из подлеска. Мы подпрыгнули, как перепуганные кролики.
На краю лощины стояла Никки и стискивала руль своего велосипеда. Мне почему-то показалось, что она уже давно там стоит.
Она оглядела нас:
— Ну и что вы расселись? Мы будем строить халабуду или как?
Впятером мы с ней быстро разделались. Получилось просто потрясно. Халабуда была такая огромная, что мы все смогли в ней поместиться, пусть и приходилось немного нагибаться. Мы даже соорудили дверь из веток с листьями, чтобы закрыть вход. Это была лучшая халабуда из всех, которые вам доводилось видеть, — только пока не подойдешь поближе и не рассмотришь ее как следует. Мы сидели снаружи, скрестив ноги, как индейцы. Нам было жарко, мы были исцарапаны до крови, но счастливы. И голодны. Поэтому решили достать наши сэндвичи.
Никки не заговаривала о вечеринке, и я тоже помалкивал. Мы просто вели себя как обычно. В детстве всегда так. Легко получается отпускать и прощать. Но с возрастом это становится все труднее.
— Папа дал тебе сэндвичи? — спросил Толстяк Гав у Никки.
— Он не знает, что я здесь. Я сбежала.
— На, держи, — сказал Хоппо, вынул из оберточной бумаги с логотипом клининговой фирмы пару сэндвичей с сыром и протянул их Никки.
Вообще-то мне нравился Хоппо, но в ту минуту я его ненавидел, потому что он меня опередил.
— Тогда возьми и мой банан, — добавил Толстяк Гав. — Я их не очень-то люблю.
— И мой сок, — быстро вставил я, не желая оставаться в стороне.
Железный Майки вгрызся в свой бутерброд с арахисовым маслом. Он ничего предлагать не стал.
— Спасибо, — сказала Никки, покачав головой. — Но мне уже пора. Папа заметит, если я не вернусь к ланчу.
— Но мы же только закончили строительство! — возразил я.
— Простите. Я не могу остаться.
Она залезла рукой под футболку и помассировала плечо. Только тогда я заметил на нем гигантский синяк.
— Что с твоим плечом?
Она быстро опустила рукав.
— Да ничего. Ударилась об дверь. — Она торопливо встала. — Мне пора.
Я тоже встал.
— Это все из-за той вечеринки? — спросил я.
Она пожала плечами:
— Папа все еще злится. Но скоро это пройдет.
— Мне жаль, — сказал я.
— Да ладно, не стоит. Он это заслужил.
Я хотел сказать еще что-нибудь, но не знал что. Я открыл было рот, и тут что-то прилетело мне прямо в голову. Вспышка боли, и мир покачнулся у меня перед глазами. Ноги подкосились, и я упал на колени, схватившись за макушку. Пальцы угодили во что-то липкое и влажное.
И снова что-то просвистело в воздухе, чудом промазав мимо Никки. Она взвизгнула и пригнулась. А затем третий камень врезался в землю между Хоппо и Железным Майки. Арахисовое масло и куски хлеба брызнули во все стороны. Ребята завопили и бросились в лес.
На нас обрушился целый град из камней и кусков кирпича. Я слышал крики и улюлюканье на верхушке лощины. Вскинув голову, я различил там три фигуры старших мальчишек. Двое — с темными волосами. Один — выше других, блондин. Я тут же понял, кто это: брат Железного Майки, Шон, и его приятели Дункан и Кит. Толстяк Гав схватил меня за предплечье.
— Ты цел?
У меня кружилась голова, меня мутило. Но я все равно кивнул. Он оттащил меня под деревья.
— Давай в укрытие.
Железный Майки рывком обернулся и заорал:
