Белый меловой человечек. Его ручки были раскинуты в стороны. На лице виднелась буковка «О», как будто он кричал. А еще он был не один. Рядом с ним кто-то грубо намалевал белую меловую собачку. Меня внезапно охватило дурное предчувствие. Очень дурное предчувствие.
Берегись Мелового Человека.
— Что это? — спросил Хоппо.
— Ничего! — тут же ответил я и вскочил. — Пойдем поищем Мерфи. Пошли!
— Дэвид, Эдди, в чем дело? — К нам подошли родители.
— Мерфи, — сказал я. — Он… сбежал.
— О нет! — Мать Хоппо прикрыла рот рукой.
Хоппо еще крепче сжал поводок.
— Мам, мы пойдем поищем его, — сказал я.
— Эдди… — начала было мама.
— Пожалуйста! — настойчиво добавил я.
Я видел, как она размышляет. Вид у нее был нерадостный, лицо — бледное и напряженное. Но, наверное, все дело было в похоронах.
Папа положил руку ей на плечо и коротко кивнул.
— Ладно, — сдалась мама. — Идите и поищите Мерфи. Когда найдете — возвращайтесь в церковь, мы будем в общем зале. Увидимся там.
— Спасибо!
— Давайте. Недолго!
Мы бежали по дороге и звали Мерфи по имени, но, наверное, зря, ведь он был глух как пень.
— Может, на всякий случай посмотрим сначала у тебя дома? — предложил я.
Хоппо кивнул:
— Да, давай.
Хоппо жил на другом конце города, на узкой улочке, где теснились дома с террасами.
Это была одна из тех улиц, где мужчины сидят на этих самых террасах, потягивая светлое пиво из банок, где по обочинам бегают малыши в подгузниках и вечно раздается собачий лай. Тогда я об этом не думал, но, наверное, потому, что мы никогда не зависали дома у Хоппо. Мы все жили в нормальных домах. Да, мой был немного потрепанным и старомодным, но все же он стоял на улице с хорошей дорогой, по краям которой росли деревья, и все такое.
Хотелось бы мне сказать, что дом Хоппо казался одним из лучших на этой улице, но это было не так. Окна закрывали пожелтевшие занавески, краска на входной двери облупилась, а крошечный дворик был весь завален битыми горшками, садовыми гномами и старыми шезлонгами.
Внутри царил ничуть не меньший хаос. Я помню, как подумал, что для уборщицы мать Хоппо не очень-то старательно наводит порядок в собственном доме. Всюду валялись кучи хлама — иногда в самых неожиданных местах: пустые коробки из-под кукурузных хлопьев громоздились на телевизоре в гостиной, в прихожей возвышалась гора рулонов туалетной бумаги, на кухонном столе валялись бутыли с отбеливателем и отравой для улиток. А еще жутко воняло псиной.
Мне нравился Мерфи, но запах явно не входил в число его достоинств.
Хоппо обежал дом и осмотрел задний двор, а затем примчался обратно и потряс головой.
— Ладно, — сказал я. — Поищем в парке. Он мог пойти туда.
Он кивнул, но я видел, что он изо всех сил старается не разрыдаться.
— С ним раньше никогда такого не случалось.
— Все будет хорошо, — сказал я, хоть это и было полной чушью. Не будет. Все будет совсем, совсем наоборот.
Мы нашли его под кустом, неподалеку от детской площадки. Мерфи лежал, свернувшись клубком. Думаю, он пытался найти укрытие. Дождь усилился. Волосы Хоппо свисали тяжелыми влажными сосульками, напоминая водоросли. Моя рубашка липла к телу. Ботинки тоже промокли и громко чавкали, когда мы бежали к Мерфи.
Издалека казалось, что он просто спит. Только приблизившись, мы увидели, как часто вздымается его круглый бок, и услышали его тяжелое хриплое дыхание. Вскоре стало ясно, что ему очень плохо. Совсем плохо. Совершенно плохо. Его язык опух и почернел. Из-за крови. И яда.
Я до сих пор помню тот запах и взгляд больших шоколадных глаз. Мы опустились на колени. В его взгляде было столько растерянности и в то же время признательности. Мы делали то, что должны были, но не могли ему помочь. И уже во второй раз за тот день я понял, что есть вещи, которые не исправить.
Мы попытались поднять его и унести. Хоппо знал, где находится ветеринарная клиника. Но Мерфи и сам был тяжелым, а мокрая густая шерсть делала его еще тяжелее. Мы даже не смогли донести его до выхода из парка, потому что он опять начал кашлять и блевать. Тогда мы снова положили его на траву.
