ответственности за поддержание семейных благотворительных учреждений. Пребывание в Чистилище душ родителей, родственников, а в скором времени и самого Ле Пилёра не могло не заботить адвоката. Старые благотворительные институты, несомненно, должны функционировать, но для этого надо отвечать на вызовы, предъявляемые жизнью. Франциск I издал закон против бродяг и, главное, против тех, кто подает бродягам и нищим. Старые формы благотворительности сопротивляются некоторое время — обычай и забота о душе родной матушки, пребывающей в Чистилище, велят продолжать хотя бы время от времени раздавать хлеб и вино бедным, а Ле Пилёр даже добавляет к этим раздачам денежные суммы. Но в итоге возобладало более гибкое отношение, и благотворительность обретает новые очертания. Впрочем, угроза раздать бедным ту или иную сумму остается хотя бы как пугало для нерадивых или упрямых контрагентов Ле Пилёра.
Более серьезный вызов, волновавший в той или иной степени всех современников Ле Пилёра, заключался в осознании опасности формализации веры, сожалении по поводу замены искренности лицемерием, благодарности алчностью. Об этом он размышляет, планируя организацию собственных похорон, намечая будущее семейной гордости Ле Пилёров — приюта для вдов. Он хорошо представляет источник зла: обычай, рутина неминуемо убивают искренность, дружеские чувства и благоговейность. А без этого все возносимые молитвы не имеют большой силы. Для того чтобы постоянно «освежать» отношения благодетеля и благополучателя, Ле Пилёр придумывает весьма прихотливую систему мер. Но эти меры носят внешний характер. Зашел бы рационализм Ле Пилёра так далеко, чтобы принять учение об оправдании верой или даже об абсолютном предопределении, проживи он еще лет десять? Не думаю, слишком уж погружен он в традиции парижской благотворительности. Для радикального разрыва с ними ему понадобился бы какой-нибудь внешний импульс.
Что же необычного в личности Жана Ле Пилёра, адвоката в Парижском парламенте? Мы бы назвали его утомительно дотошным, но для того времени в его судебных тяжбах с ближними не было ничего экстраординарного. Он многодетен, в чем тоже нет ничего удивительного: Бог не только даровал ему много детей, но и многих из них сохранил. У него было как минимум семеро взрослых детей от первого брака и не менее трех от второго, не считая пасынков. Это создавало проблемы, с которыми адвокату все же удавалось справляться; при этом он не гонялся за призрачными титулами и должностями для своих детей, но старался жить по средствам. Но и это отнюдь не оригинально, просто многодетная семья, особенно городская, во все времена оказывалась в менее благоприятных условиях для социального воспроизводства.
Пожалуй, чертой, которая придавала неповторимое своеобразие его стилю нотариального поведения, было стремление формировать альтернативы. Практически каждый из актов Ле Пилёра ставит партнеров в ситуацию выбора: поступить «по совести», как это видится адвокату, или же действовать по- своему и за это лишиться сулимых им выгод и его морального одобрения.
Возможно, не только он обладал подобным «проектным мышлением», позволявшим хорошо представлять будущее развитие событий и направлять их в нужное русло. Но он лучше других отразил эту черту в своих нотариальных актах. Оригинальность Ле Пилёра заключалась также в его несколько повышенной даже для адвоката склонности к резонерству. Это его гипертрофированное свойство позволяет разглядеть на его примере важное качество, по-видимому присущее и многим актам. Свершая некий не вполне стандартный поступок (в данном случае он действует вопреки нормам парижской кутюмы), автор как бы репетирует судебную речь, примеряя тогу оратора. Причем, поступая по своей воле (
Ле Пилёр старательно конструирует свой публичный образ, используя имеющиеся заготовки. Оппозиций этих несколько: благородный и бескорыстный глава семьи, не жалевший средств для ее процветания, — и алчные неблагодарные крохоборы из числа детей; правдолюбивый адвокат, борец за справедливость — и корыстные, ловкие крючкотворы-стряпчие, то есть прокуроры. Здесь-то и проявляется оригинальность Ле Пилёра, которая будет очевидной при знакомстве с казусами других парижских адвокатов. Поскольку он предвидит альтернативное развитие событий, то его дети лишь потенциально могут войти в фавор к прокурорам, породниться с ними и путем затяжек и проволочек разорить своих младших братьев и сестер. Но пока они этого не сделали, в дарениях и в завещании остается возможность интерпретировать их облик в благоприятном для них смысле. И действительно, Ле Пилёру не к лицу так брезговать прокурорами: за прокурора он выдает свою дочь, прокурором является его пасынок, да и детей от первого брака он сам решил сделать именно прокурорами. Речь идет лишь о
И еще одно наблюдение — Ле Пилёр использует, судя по всему, одну и ту же заготовку для разных случаев. Одно дело живописать беззащитность малых и неразумных детей от второго брака в 1539 году, когда составлялся первый акт. И совсем другое — повторять те же слова в 1548 году, да еще накануне свадьбы дочери, Денизы Ле Пилёр, с представителем могучего клана прокуроров парижского Шатле. Здесь эта аргументация не очень уместна, но адвокат не избежал искушения воспользоваться ею еще раз, уж больно убедительной она ему показалась. А еще вернее, он просто механически воспроизводит готовый текст предшествующего акта. По всей видимости, составляя завещание, он держал перед собой текст документа десятилетней давности. Точно так же как сегодня мы, составляя служебную записку на закупку расходных материалов, не пишем ее каждый раз заново, но берем из памяти компьютера готовую предшествующую форму. Главное — не забыть поменять дату.
