Поэтому заслуги университета касаются прежде всего сохранения галликанской церкви и порядка в королевстве.
Что же касается заслуг теологов в борьбе с ересями и схизматиками, то эту честь им надо разделить с другими факультетами. Не один Геркулес одерживал подвиги, побеждая чудовищ, но многие другие не менее доблестные герои[303].
Возвращаясь к праву патроната, Сервен дополняет свой тезис о том, что земли аббатства изначально принадлежали королю и по соглашению 1345 года был восстановлен их статус: они вернулись в руки монарха, то есть Парижского университета, его любимой дочери. Помимо дарения Хильдеберта, адвокат ссылается на грамоты Карла Лысого, Филиппа II Августа[304], Людовика Святого (1270 год) и Филиппа III (1272 год). В последнем случае аббату передавалась юрисдикция над теми землями, на которых построены церкви Сент-Андре-дез-Ар и Сен-Ком-э-Сен-Дамиан. В осуществлении прав, делегированных королем, университет, таким образом, заменял прежнего владельца. И договор 1345 года никак нельзя назвать незаконной сделкой, сходной по характеру с симонией. Это была не продажа церковного бенефиция за деньги, но обмен прав, имеющих светское происхождение.
И если папа сможет назначать кюре в церкви, находящиеся под патронатом университета, то Академия лишится одного из самых важных своих прав[305].
Решающую роль в победе Жана Амильтона сыграли, по всей видимости, не столько исторические аргументы Сервена, сколько доказательства серьезных нарушений, допущенных Версорисом и Тенрие. Но трудно не заметить, что Сервен в «Реплике» значительно вырос как историк. Он сохраняет апелляцию к «здравому смыслу» и порой перегружает текст риторическими восклицаниями, однако теперь гораздо чаще указывает источники своих сведений: сочинения историков гуманистического направления, хроники, самые неожиданные свидетельства современников, например Вениамина Тудельского, а также излюбленные тексты университетской традиции — «Сон виноградаря», проповедь Жерсона «Vivat rex!» и другие. Сервен уступает Луазелю в искусстве исторической критики и в самой историчности мышления. Но есть у него и козырь — он гораздо лучше оппонента знаком с собственно университетскими источниками. Он ссылается на «Книгу ректора», подчеркивая, что смотрел цитируемые документы сам. Судя по всему, речь шла о своеобразном картулярии университета, хранившемся в Наваррской коллегии, где, согласно Франсуа де Бельфоре, автору описания Парижа, помещалась «сокровищница хартий университета — привилегии и иммунитеты, пожалованные университету»[306]. Благодаря описи университетских архивов, составленной в 1623 году Николя Кентеном, известно, что булла Григория IX, на которую ссылался Сервен, действительно имелась только в «Книге ректора»[307]. Доступ к этому архиву был ограничен, его имели ректор и секретарь (
Луазель был адвокатом Жана Амильтона, выступавшего как частное лицо. Однако его иск был поддержан Парижским университетом. В сборнике Луи ле Карона, составленном через десять лет после описываемого процесса, упомянуто, что на процессе помимо Сервена и Луазеля выступал и адвокат Шоар[308]. Жак Шоар был одним из присяжных адвокатов Парижского университета (
Было бы упрощением рассматривать процесс Амильтона против Тенрие как столкновение ученой и неученой или научной и ненаучной точек зрения на проблему происхождения университета. Все было гораздо сложнее. Помимо того, что сам процесс способствовал еще большему повышению интереса к университетской истории, очевидно, что по ряду вопросов адвокаты демонстрировали наличие консенсуса. Оба делали все возможное, чтобы подчеркнуть свою преданность университету, желание наилучшим образом защитить его привилегии и подчеркнуть его роль в истории страны и всего христианского