Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

иезуитском «Словаре Треву». Судя по всему, именно словари, а не речи адвокатов и не труды ученых обеспечили эрудитской версии перевес в общественном мнении.

Преемник Дю Буле, также служивший секретарем университета, Ж. Л. Кревье в 1761 году опубликовал по-французски шеститомную «Историю Парижского университета», предназначенную для широкой публики. Как и положено «артисту», Кревье начинает отсчет истории университета со времен Карла Великого. Но если в издании Дю Буле, чтобы добраться до XII столетия, надо было прочитать весь солидный том in folio, то в «Истории…» Кревье читатель оказывался в XII веке уже на 80-й странице малоформатного издания. В этом также можно усмотреть косвенное признание торжества эрудитской точки зрения.

Верил ли сам Кревье, вполне профессиональный историк, в каролингское прошлое университета? Верил ли в старую легенду Луи Сервен, знакомый с трудами эрудитов? Возможно, что и нет. Но и для Сервена, и для жившего два века спустя Кревье задача установления выверенной исторической даты отступала на второй план перед необходимостью укрепить миф о происхождении университета, коль скоро он лежал в основе корпоративной идентичности. В XXI веке многие историки поступают примерно так же.

Казус 7. Диалог адвокатов. Адвокаты против магистратов: как сохранить честь профессии?[317]

Парижских адвокатов обидели. 10 мая 1602 года дисциплинарная комиссия Парижского парламента (Меркуриал) издала регламент, предписывавший строго исполнять статью 161 королевского ордонанса, изданного в Блуа. Согласно этой принятой еще в 1579 году, но не исполняемой норме, адвокаты и прокуроры в конце каждого документа, составленного ими для клиентов, должны были указывать точную сумму, полученную в виде оплаты. В противном случае получение денег расценивалось как взятка. Несогласные с регламентом вычеркивались из списков парламента и лишались права на адвокатскую практику. Инициатором этого постановления был король, которому пожаловались на непомерные аппетиты парижских адвокатов. Вскоре 307 адвокатов, собравшихся в зале консультаций, единогласно постановили отказаться от исполнения своих обязанностей на таких условиях. Во главе со своим предводителем (batonnier) Дю Амелем они попарно входили в секретариат курии, сдавали колпаки и заявляли, что оставят профессию адвоката, дабы сохранить свою честь. 21 мая 1602 года деятельность парламента была остановлена. Через две недели, 4 июня, в парламент поступило письмо (lettre patent) короля, предписывавшее возобновить работу палат, отложив выполнение спорной 161-й статьи ордонанса из Блуа до особого распоряжения. Особого распоряжения так и не последовало. Забастовка адвокатов увенчалась успехом.

Тогда же Антуан Луазель написал любопытное сочинение «Паскье, или Диалог адвокатов Парижского парламента» [318], составленное в стиле диалога Цицерона «Брут, или О знаменитых ораторах». Диалог разворачивается в мае 1602 года, когда молодые и старые адвокаты Парижского парламента, пользуясь вынужденным простоем, вели приватные беседы о судьбах их «сословия» (ordo). Среди старших — Антуан Луазель, ведший повествование от первого лица, Франсуа Питу и Этьен Паскье, занявший должность королевского адвоката Счетной палаты, но имевший полувековой стаж адвокатской практики. Молодежь представлена двумя сыновьями и племянником Луазеля и двумя сыновьями Паскье. Обменявшись мнениями о причинах сложившейся ситуации, адвокаты обращаются к Паскье, старейшему адвокату и автору «Разысканий о Франции»[319], с просьбой поделиться своими знаниями об истории парижской адвокатуры (barreau)[320]. Паскье соглашается с оговоркой, что не будет говорить о ныне живущих. Его рассказ, дополняемый репликами слушателей, растягивается на три дня, охватывая период с древнейших времен до конца XVI века. Композиция повествования проста: Паскье и его собеседники вспоминают одного за другим своих предшественников, наделяя их краткими характеристиками. И в этом автор следует за Цицероном, который также в беседе с Брутом перечисляет имена двухсот известных римских ораторов, стараясь сказать несколько слов почти о каждом[321].

Порой, отталкиваясь от конкретных примеров, участники разговора пускаются в пространные рассуждения об особенностях адвокатской профессии. Понятно, что число упомянутых адвокатов стремительно нарастает к концу повествования. Весь последний день описанных в «Диалоге…» бесед Паскье и его собеседники посвящают тем адвокатам, кого они знали лично.

Луазель не выступал в роли стенографиста, но реплики «Диалога…» выстроены вполне правдоподобно, с намеком на психологическую достоверность (молодые склонны громко возмущаться, старшие более рассудительны). В центре «Диалога…» — судьбы адвокатов Парижского парламента, рассмотренные в качестве особого ordo — сословия, чина.

Оrdo advocatorum представляет особый интерес как объект для изучения того, как формировалась социальная идентичность профессиональной группы. История этой группы уходила корнями вглубь веков, а сама она обладала рядом черт средневекового братства. Адвокаты парламента совместно с прокурорами образовывали конфрерию Св. Николая. 9 мая они устраивали торжественные шествия в честь своего святого покровителя, и во главе процессии шел предводитель братства — батонье (жезлоносец), который нес жезл или хоругвь Св. Николая. После этого устраивался торжественный обед, и тем, кто на него не явился, грозили строгие кары. Братство имело свою кассу для организации церковных служб в честь