характеристики движения системы: чем больше требуется независимых переменных для полного описания ее движения, тем больше у системы степеней свободы. Сколько таких степеней демонстрируют герои данной книги, мне сказать трудно. Ясно только, что для описания их движения переменных потребуется великое множество. Траектория их судьбы характеризуется в терминах классической социальной истории: восходящая и нисходящая социальная мобильность, воспроизводство социального статуса. Причем сюда относятся и индивидуальные стратегии, и эволюция всего линьяжа, а также социальной группы, как показывает «Диалог адвокатов». В своих действиях все наши герои руководствовались не только долгоиграющими социальными планами, но и симпатиями и антипатиями, идеями справедливости, заботой о спасении души (своей, своих предков и, возможно, потомков), представлениями о репутации и чести, о чести корпорации, о профессиональном долге, об общественном благе, но порой и о собственном физическом выживании, как в случае с Кавелье. Иногда поступки кажутся нам импульсивными, а иногда они таковыми и являются, и тогда современники и историки придумывают некие скрытые прагматические объяснения. Что двигало епископом Неверским, когда он бежал в Женеву? Что заставляло его брата, адвоката Рауля Спифама, облачаться в алую мантию вместо обычной черной на ежегодной адвокатской присяге?
Но дело не в том, что наши герои совершали те или иные поступки, а в том, что они добивались желаемого, пусть хотя бы в краткосрочной перспективе. Столкнувшись с коллизиями, они использовали противоречия между различными учреждениями, интересами, правовыми системами. Они пользовались широким набором инструментов: апелляцией к публике, предъявлением встречных исков, прямым обращением к королю, передачей оспариваемого имущества на благотворительные цели или угрозой это сделать. Некоторые из наших героев обладали способностью манипулировать своей идентичностью, выступая в зависимости от обстоятельств в том или ином качестве. Наиболее виртуозно этим искусством владел Пьер Галанд.
В целом же степень свободы наших героев удивляет. Главный их ресурс — ощущение собственного правомочия и правоспособности, а это было возможно в социуме, который трудно охарактеризовать иначе чем правовое общество.
Вспомним, как обосновывалась легитимность интереса к казусам в одноименном альманахе: «именно в них может быть выражено неповторимое своеобразие минувшей эпохи, и именно они позволят глубже осмыслить меняющиеся пределы свободы воли человека, с тем чтобы понять, дано ли рядовому члену общества влиять на настоящее, а значит, и на будущее».
С пределами свободы воли, кажется, мы разобрались — применительно к изучаемой эпохе и к изучаемой социальной группе их стоит расширить в гораздо большей степени, чем можно представить. А как насчет возможности влиять на настоящее и будущее?
Это предположение, безусловно, справедливо в отношении Шарля Дюмулена. Даже если ограничиться историей с отменой его дарения, то она вошла в учебники по истории права и правоведческие своды, как и положено классическому казусу, не говоря уже о многообразном влиянии его и на французскую политику, и на формирование образа адвоката. Про Жана Ле Пилёра я бы этого не сказал, повлиять он мог лишь на своих детей, на вдовий дом и, косвенно, на облик прихода Сент-Эсташ. А вот документы Филиппа Кавелье, как я предположил, могли быть востребованы при принятии королевского решения о возведении Монетной курии в ранг суверенного суда.
Николя Ле Клерк, Пьер Галанд и Жак Спифам также оказали влияние на свое время, по-разному впечатлив своих современников. Но и в деле 1543 года их позиция не осталась без последствий: если я не ошибаюсь, впредь ни один парижский канцлер не пытался заявить о своих исключительных правах на лидерство в Парижском университете. А свои взгляды Галанд мог реализовать в 1558 году, возглавив в качестве старосты королевских лекторов комиссию по подготовке университетской реформы.
Дело Бекдельевра вызвало специальные постановления Парламента, разрабатывавшие служебный регламент для бретонских судей. Кстати, его дело обратило на себя внимание Натали Земон-Девис в книге о роли дара во французском обществе.
Антуан Луазель и Луи Сервен не только привлекли общественное внимание к вопросу о происхождении университета (о чем свидетельствует общественный резонанс, подтвержденный публикациями речей адвокатов и откликами на процесс), но и сделали важный шаг в развитии исторических исследований, обратив внимание на важность работы с историческими источниками.
«Диалог адвокатов», как я старался показать, стал очень важным этапом в становлении корпоративного самосознания этого профессионального сообщества. Не случайно к этому тексту обращались и французские адвокаты времен Реставрации и Июльской монархии, и российские адвокаты конца XIX и начала XXI века.
Общим для всех наших героев является то, что во всех их документах так или иначе упомянут король. Это не удивительно, коль скоро речь идет о монархии, которую многие считали абсолютной. Король — источник права и правосудия. «
Коллизии, рассмотренные в книге, начинаются во времена Франциска I и заканчиваются в период правления Генриха IV. Каждый из шести королей подписывал законы, постановления и письма, прямо или косвенно связанные с судьбами наших героев. Например, Франциск I распорядился убрать с улиц городов «попрошаек», создать «бюро по делам бедных», ограничить и упорядочить частную благотворительность, чтобы сделать милосердие государственным делом. Это заставило Жана Ле Пилёра задуматься над тем, какие изменения внести в привычный порядок семейной благотворительности,
