— Ты права, — подмигнул Золотарев. — Я люблю смотреть на голых баб, из которых капля за каплей вытекает сок, то есть жизнь.
Дрожащими руками Шанита пыталась подобрать с земли обрывки фотографии. Они мгновенно покраснели от крови, но она все равно с ожесточенным упрямством пыталась сложить измятые пазлы в единую картинку.
— Я буду делать все, чтобы я и мои близкие прожили как можно дольше, — разглагольствовал Евгений. — Надеюсь, через несколько лет медицина и трансплантология шагнет намного дальше, и человек сможет менять износившиеся органы, как детали на машине. Лично я рассчитываю прожить порядка ста тридцати лет. При правильном питании и здоровом образе жизни это вполне осуществимо.
— Сядь со мной, — тихо проговорила Шанита.
— Это еще зачем? — удивился он. — Увольте, мадмуазель. Наше свидание подходит к завершению. И вообще, вы не в моем вкусе.
Шанита глубоко вздохнула.
— Садись. И перережь
Евгений расхохотался, запрокинув голову. Он стоял на дне затхло-холодного оврага со скальпелем в руке, рядом с разбитым мотоциклом стоимостью два миллиона, рядом с истекающей кровью цыганкой и смеялся, и этот смех больше всего смахивал на злобное карканье.
— Я сейчас выйду на трассу, поймаю машину и через пару часов буду дома, под теплым душем, — заговорил он. — А ты останешься в этой вонючей яме кормить червей.
Он плотоядно облизнулся, затем принялся расстегивать ширинку.
— Чуть не забыл. Надеюсь, ты не против? — спросил Золотарев, улыбаясь. Вывалив наружу эрегированный член, он начал остервенело мастурбировать, хрипло и отрывисто дыша. При этом его затуманенный взгляд не отрывался от окровавленных рук Шаниты.
— Мразь, — разлепила она губы, отворачиваясь.
Дыхание Евгения участилось, наконец по телу пошла крупная дрожь, глаза закатились, и он тихо застонал, чуть согнув ноги в коленях. Пенис выстрелил жемчужно-серой струей спермы, заляпав кожаные штаны байкера и руку, которой он онанировал.
— Мразь, — с ненавистью повторила Шанита.
— В твоих глазах — да, — запыхавшимся голосом проговорил Золотарев. С его лица не сходила блаженная улыбка. Он вытер липкую от спермы руку о штаны, а капли на земле растер ботинком. — А для моей жены и дочки — я самый лучший на свете муж… и папуля. Как ты себя чувствуешь, детка?
— Лучше всех.
Евгений покачал головой.
— Глядя на тебя, этого не скажешь. Думаю, тебе осталось минут пять. Так что если тебе действительно есть что сказать, валяй. Последняя воля и прочее дерьмо.
— Не обольщайся. Я выносливая. И буду умирать долго.
Паузы между предложениями Шаниты стали длиннее, голос слабел, как догорающий огарок свечи.
— А еще я буду сниться тебе. Каждую ночь. Прежде чем ты умрешь.
Улыбка сползла с лица Евгения.
— Ты сумасшедшая.
Шанита раздвинула в ухмылке пепельно-сизые губы. Ей все же удалось сложить обрывки фотографии в целую картинку. Правда, из-за натекшей крови разобрать, что именно было на карточке, было уже невозможно.
— «Ты сумасшедшая», — повторила она за Евгением, — сказал мне выродок, который насилует и издевается над людьми.
— Смени пластинку, детка, — скорчил физиономию Золотарев. — Меня начинает подташнивать от твоего голоса.
Он застегнул молнию на штанах.
— Если честно, мне даже немного жаль тебя. Чего ты в итоге добилась?
С огромным трудом Шанита положила кровоточащие руки на колени. Попыталась пошевелить пальцами, но они отказывались повиноваться командам мозга. Ей было до слез жаль свои пальцы, которые напоминали сейчас бледные щупальца-обрубки. Сквозь багрово-кровяные разводы просвечивала бледная кожа.
— Поцелуй меня, — хрипло попросила она.
Евгений уставился на нее, как если бы с ним неожиданно заговорил покореженный «Индиан».
— Эка ты даешь, — наконец произнес он с изумлением. — Точно, шизанулась окончательно. Знаешь, детка, если там в баре у меня такие мысли и возникали, то сейчас я лучше поцелую сам себя в жопу.
— Ты не знаешь, как умеют целоваться цыганки, — едва слышно сказала она. Ее обескровленные губы вновь изогнулись в отталкивающей усмешке. — Целуй, пока я теплая.
Евгений упер кулаки в бока.
— Для меня и мертвую бабу трахнуть не вопрос, я это делал неоднократно. Но сейчас ты выглядишь хуже обоссанной бомжихи. Может, я тебя и
