недавнюю знакомую — Наташу.
Девушка улыбнулась ему и показала рисунок. Алексей всмотрелся в серые контуры и жирные штрихи. Даже нехватка света не помешала Страхову понять, что на рисунке он.
— Костя!
Кабанов дернулся. Посидел секунд пять, соображая, действительно ли он слышал собственное имя. Когда его позвали вновь, побежал к кабинету. Уже в комнате он ожидал увидеть кого угодно — от мальчика с неваляшкой в руках до обнаженной женщины верхом на отце, но увиденное его ошарашило. Отец сидел опершись о спинку кровати в изголовье. Взгляд прыгал от Кости к Фариде, от Фариды к Косте. Взгляд человека внезапно пробудившегося. Он пытался понять, где он и как здесь очутился.
— Папа, — произнес Костя.
Отец посмотрел на сына. Взгляд стал осмысленным, будто он узнал Константина, но потом старик посмотрел на свои руки. Поднял одну из них и растопырил пальцы, наблюдая за каждым движением.
— Папа, — Костя не сдержал слез радости. — Папа…
Он подошел к старику и наклонился, чтобы обнять, но Виктор Афанасьевич отстранился. Сначала. Потом все-таки подался вперед навстречу объятьям. Костю удивила сила, которой обладал старик. За год бездействия мышцы вряд ли способны осилить подъем ложки, если, конечно, его отец не стал былинным персонажем.
— Сегодня приедет Кирилл Егорович, — сказал Костя, отстранившись.
Виктор Афанасьевич посмотрел на сына, не скрывая недоумения. Он не знал, о ком говорит Костя.
— Доктор, — пояснил Константин. — Он осмотрит тебя. Но судя по тому, что я вижу, ты мог бы и сам к нему дойти. — Костя не скрывал радости.
— Может, погулять пойти? — спросила Фарида. — На заднем дворе беседка…
— Хорошая идея, — улыбнулся Костя. — Как ты, пап?
Старик попытался улыбнуться, но эта гримаса скорее была ухмылкой. Грязной ухмылкой. Но даже это не смогло омрачить чуда. Костя забыл о неваляшке, о ночной гостье, об ухмыляющемся мужчине в углу спальни, он забыл обо всем. Его отец выздоравливал.
Глава 8
Кирилл Егорович приехал к обещанному времени. Деловито поприветствовал хозяев и прошел в кабинет. Костя последовал за ним. Осмотр занял около часа. Доктор трогал руки Виктора Афанасьевича, сгибал их и разгибал, ощупывал спину, разводил ноги, усаживал старика, цокал языком, морщил лоб и что-то записывал. Косте не терпелось спросить, что с отцом, но он решил не мешать. Год ждал, а час уж как-нибудь выдержит. Костя не был силен в медицине, но очень боялся, что это резкое, если не сказать волшебное, исцеление не что иное, как кратковременный дар перед ухудшением. В их случае — хуже только смерть. Костя разволновался и никак не мог унять дрожь в руках и коленях. Почему-то он не хотел, чтобы его видела в таком состоянии Фарида.
— Ну-с, — протянул Кирилл Егорович, когда закончил писать и, отложив ручку, посмотрел на Костю. — Пациент скорее жив, чем мертв.
Костя вздрогнул и, только когда увидел грязную ухмылку (именно грязную) на лице эскулапа, понял, что он шутит. Грязно, черно, но шутит.
— Что с ним? — сипло спросил Костя, когда они вошли на кухню.
Доктор посерьезнел.
— Каким-то чудом ваш отец выздоравливает.
Костя так же счел все происходящее за волшебство, за чудо, но все равно спросил:
— Почему чудом?
— Молодой человек, вы меня чаем не напоите?
Костя кивнул и пошел к плите ставить чайник.
— Понимаете, в чем дело, — Кирилл Егорович уселся за стол, снял очки и двумя пальцами потер переносицу. — Я не вижу никаких изменений… С точки зрения медицины ваш отец должен лежать, как и лежал последний год.
Костя едва не выронил чайник, облился, чертыхнулся, но переспрашивать не стал. Он решил подождать, когда врач одумается и скажет правду. Правду? Конечно же, нет. Скажет то, что Костя готов услышать, то, что ему будет понятно.
— Мышцы слишком слабы… но это одна из проблем. Мозг! Мы видим, слышим, едим, чувствуем, ходим мозгом. Он наш кукловод. У вашего отца после травмы головы нитки, соединяющие мозг и конечности, оборвались.
