друзья поэта и современники, естественно, относили их к «походу дружин» декабристов и его трагическому исходу.
В 1829 г. в стихотворении «На холмах Грузии» Пушкин дословно повторит поэтическую формулировку последнего стиха, вспоминая «тех» и «Ту», с которой образована «Русалка» – «EW» – «Параша» – «Рогнеда»:
Все приведенные выше наблюдения говорят о том, что перед нами мифологическая структура поэтики: то, что с точки зрения немифологического сознания различно, расчленено, в мифе выступает как вариант единого события, сюжета, персонажа.
4. «МЕДВЕДИХА»
Обратимся к следующей цепи сюжетов – загадкам рукописей «Влаха в Венеции» и так называемой «Сказки о Медведихе». Начальные стихи песни написаны в духе плача вдовца по покойнице, причем названо имя, которого нет у Мериме, что открывает в Пушкинском переводе некие автобиографические реалии, связанные с потерей «Парасковьи»:
Такого же рода, думается, и последующий образ «Северной Венеции», как «каменной лодки», и другие метафоры Петербургской невольной жизни поэта.
Над «Песнями западных славян» Пушкин начал работать в Болдино, одновременно с окончанием 2 части «Медного всадника» («М. вс.» 2375 л. 18 об. – «Песни», 2375 л. 35/18).
Печаль «Влаха» – «Дмитрия Алексеевича» о «Парасковье» находит соответствие в плаче «Боярина Медведя» по «большой боярыне-Медведихе» (1830).
Сходство не только в зачине обоих произведений, но и в характере причитаний «вдовца горемычного»:
За наивной интонацией сказки скрывался драматизм реальной ситуации, что показывает существенная деталь злодейского убийства:
«Догадка» Мужика состояла в том, что «боярыня-Медведиха» была «на сносях» – ибо выше пупа и ниже сердца находится плод. Вывод подтверждается дальнейшим стихом:
В письмах к жене, спрашивая о здоровье беременной Натальи Николаевны, Пушкин употребляет именно это выражение: «Что твое брюхо?» (11 октября 1833 г.), «Как ты перетащила свое брюхо?!» (16 мая 1836 г.) Все вышесказанное, не говоря о «голом белом брюхе», не могущем быть у медведя, наводит на мысль, что под гибелью «большой боярыми-Медведихи» Пушкин подразумевал смерть женщины, занимавшей высокое положение в городах и весях России:
Не менее любопытна и вторая половина плача – тема лесных зверей, собравшихся на похороны, взятая Пушкиным из сказки братьев Гримм «Der Tod des Huchncheus» – «Смерть курочки» (80). Содержание ее таково: курочка погибает, не получив вовремя глотка воды. Петушок с горя начал вопить. На поминки собираются звери: от «дворянина» – волка до «смерда» – зайки, что указывает на всенародность печали сказки Пушкина. Звери построили погребальную колесницу. Впряглись. Финал трагический: все, кроме Петушка, тонут при переправе через ручей. Петушок, похоронив курочку, садится на ее могиле и оплакивает подругу до своего последнего вздоха. Сравним судьбу певца-Ариона: «Лишь я, таинственный певец, на берег выброшен грозою. Я гимны прежние пою…».
Исследователи считают произведение незаконченным. Так, П. В. Анненков, пытаясь раскрыть тайну «Медведихи», писал, что «Пушкин не докончил отрывок по причине недовольства смешением творчества личного и условного с общенародным и непосредственным».
Думается, что подлинное содержание и значение образа «Медведихи» раскроется лишь тогда, когда будут учтены не только семантика и мифологическая основа этой так называемой «сказки», но и рисунки Пушкина. В славянских языческих представлениях пробуждение Медведихи, подобно возвращению Прозерпины к русалкам, символизировало пробуждение природы. Так, считается, что русалки выходят на сушу тогда же, когда медведи пробуждаются от зимней спячки – при первом громе. (А. Н. Афанасьев, т. III, с. 342.) Сравним время появления «Русалки» и стихотворения 1826 г.: «Как счастлив я. Когда могу покинуть…»:
Воззрения славян на природу и связанные с ними празднества восходят к одному исходному архаическому ритуалу – пробуждению божества дикой природы, в котором «медвежий» культ является первичным в истории религий всех народов.
