устремился,Когда судьбой на свет Пиитом народился;Тогда слаб разума стесненного закон,Тогда Пегас упрям и глух сам Аполлон.О вы! Невольники отваги безрассуднойСтихотворения избрав путь многотрудныйБрегитесь над стихом безплодно жизнь провестьИ почитать за дар охоту рифмы плесть…(Печатный текст в «Друге Просвещения». 1804. Ч. 3. С. 155)(2) Напрасно в дерзости вотще стихов творецНа Пинде чает быть искусства образец,Когда не награжден с небес обильно светом,Когда не родился судьбою в мир поэтом,Ума не смелого в то время юзник он,Когда Пегас упрям и глух сам Аполлон.О вы, невольники отваги безрассудной,Славнейша подвига путь избирая трудной,Страшитесь за стихом безплодно жизнь провестьИ почитать за дар охоту рифмы плесть[145].(3–4) Напрасно думает пустой стихов творец,Что будет некогда на Пинде образец.(вариант: На Геликоне быть искусства образец).Когда не награжден с небес обильно светом,Когда не родился судьбою в мир поэтом,Ума не смелого тогда невольник он,Ему Пегас упрям и глух сам Аполлон. ‹…›(5) Напрасно думает кичливый Пинда жрец,Что будет по стихам искусства образец ‹…›(6–7) Напрасно дерзостный надеется пиит,Что будет некогда на Пинде знаменит,Когда таинственно от муз не просветился,Когда писателем судьбою не родился.(Над последней строкою вписан вариант: Творцом стихов)(8) Напрасно дерзостный надеется пиит,Что будет некогда на Пинде знаменит,Когда не действует таинственна муз сила,Когда на свет творцом натура не родила,Ума строптивого тогда невольник он,Ему Пегас упрям и глух сам Аполлон. ‹…›(9) Напрасно дерзостный надеется пиитОдной наукой быть на Пинде знаменит,Когда священных дев не помогает сила,Когда творцом на свет натура не родила,Тогда в числе рабов его бесплодный дух,Ему Пегас упрям и Феб в то время глух. ‹…›(10) Писатель дерзостный напрасно в мысль берет,Что навыком на холм Парнаских гор взойдет,Когда священных дев не помогает сила,Когда судьба на свет поэтом не родила,Тогда в числе рабов его строптивый дух,Ему Пегас упрям и Феб в то время глух ‹…›[146].Последний вариант Хвостов сопровождает следующими показательными словами: «Не могу утерпеть, чтобы еще не сообщить начало de L’Art poetique» [Нешумова 2013: 217]. Граф убежден, что эта последняя версия первой песни несравненно лучше первоначальной, опубликованной в «Друге Просвещения» (сравните сами).
В декабре 1806 года он отправляет окончательную (на тот момент) версию первой песни в Академию: «Что-то о ней скажут?» Ответ последовал, очевидно, в самом конце 1806 года или в начале 1807 года. Гора родила не мышь, но ехидну. Вместо замечаний, предложений и общего признания Академия прислала ему свой собственный перевод начальных стихов поэмы Буало, в котором, по справедливому заключению Я.К. Грота, не только указала, как надо переводить, но и уподобила незадачливого переводчика тому самому бездарному стихоплету, которого осуждает французский поэт в многократно переведенном Хвостовым зачине поэмы:
Нелепы дерзкаго писателя мечтыХотящаго достичь Парнаса высоты,Коль неба тайных он не чувствует влияний,Коль нет поэта в нем природных дарований.Вы, кои страстию опасною томитесь,Ума высокаго во тщетный путь стремитесь,Не истощайте свой в стихах безплодно жарИ рифмолюбие не чтите вы за дар,Не льститеся забав приманками пустымиСоветуйтесь с умом и силами своими[Евгений 1868: 133; курсив Хвостова. – И.В.].Жестокий, но едва ли справедливый, урок…
Ядовитые наядыМного лет спустя Хвостов вспоминал, что стихи эти, присланные от имени Академии, были сочинены Державиным (прежде хвалившим, а потом «немилосердно» разругавшим его перевод) и другом и единомышленником последнего, сатириком А.С. Хвостовым, который доказывал своему родственнику, графу Дмитрию Ивановичу, негодность его перевода «колкими насмешками» [Морозов: LXXIV, 585][147]. Зачем нужно было двум солидным литераторам-академикам смеяться над своим наивным собратом? На то, дорогой коллега, у них были причины, как личные (они над ним давно посмеивались), так и идеологические.
Об отношении Державина к литературным притязаниям Хвостова мы уже говорили в первой части нашего отдохновения. Коротко это отношение можно выразить в четырех словах: «Хвостов! Знай свое место!» Стихи Хвостова Державин сравнивал со скрыпучей телегой или жесткими блинами. Именно Державину, как мы показали ранее, русская литература обязана комическим образом уродца Хвостова. Граф Дмитрий Иванович, в свою очередь, считал уродливыми стихи самого Державина и пытался осторожно противопоставить им свои собственные, правильные творения [148]. Коротко отношение Хвостова к Державину может быть выражено так: «Великий! Признай искусного!»
В первой половине 1800-х годов Хвостов из тактических соображений и природной робости (которую, коллега, Вы в нем точно заметили) стремился заручиться поддержкой Гаврилы Романовича. В третьей книжке «Друга Просвещения», сразу за державинской «Колесницей» (с которой Хвостов, как мы говорили, состязался в оде «Безначалие»), он опубликовал свою оду «К Барду», посвященную великому современнику:
Пускай, Кубра, мой глас стремитсяС твоих приятных береговДо мест, где грозный Волхов зрится,Шумя среди седых валов.Пускай свирепы водопадыНа нем творят пловцам преграды;Иль Гений быстрой сей рекиРевущи горы отвращает,И град Петров обогащаетЩедротной манием руки[149].Еще раньше, в январе 1804 года, Хвостов напечатал программную оду «К Кубре», в которой впервые представил известную нам скромную речку, протекающую в его наследственных владениях, как аллегорию собственной поэзии:
