в той силе, как изображен».
Часто и в самом издаваемом указе законодатель приводил основания широкой публикации закона. Например, такая мотивировка содержится в торжественном манифесте, которым вводились в действие законодательные акты, связанные с размещением войск среди населения и с установлением подушной подати, в частности «Плакат о полковнике с офицеры»[924]. «А каким образом полковникам и офицерам, также и комисарам в сборе денег и в протчем поступать велено, о том даны им инструкции, а для народного известия, чтоб от них никому никакой обиды и разорения чинено не было и сверх указу ничего б не брали, о том сим нашим указом в народное известие объявить повелели», – в торжественной форме, в виде манифеста, провозглашал Петр[925]. В самом Плакате, в черновом тексте, Петром в Военной коллегии 12 ноября 1723 года был внесен специальный пункт: «Управителем земским дать копии с Инструкции полковничьи»[926]. Там же был указан и еще один способ доведения закона до сведения населения – путем распубликования его при церквах и официальных местах: «Учинить печатные плакаты и прибить по церквям и по иным знатным местам, також и по рукам раздать, кому надлежит».
Не только указы о сборах [податей и налогов] печатались и рассылались по губерниям, провинциям и деревням. К таким, широко публикуемым законам принадлежали также указы о явках на смотры «шляхетства всякого звания и отставных офицеров», о мерах к поднятию народного хозяйства и другие. В одном из подобных актов, от 11 января 1722 года, сохранились сведения о способах, при помощи которых доведен был до сведения населения указ о сборе дворян на смотр в Москву накануне похода Петра в Персию. Изданный[, повторим,] 11 января 1722 года, указ на следующий [же] день, 12 января, в седьмом часу пополуночи, был опубликован «печатными указами» в Москве – в Кремле, в Китай– и Белом городе, по всем городским воротам, у канцелярий и приказов, у рядов и по всем большим улицам, на перекрестках и в прочих местах. 13 января, в том же седьмом часу утром, были отправлены с напечатанными указами курьеры в губернии и провинции: «А указов, как для публики, так и в губернии, и в провинции, и в колегии, и в Синод, послано 2566»[927]. Указ Сената от 10 декабря 1715 года об увеличении посевов пеньки, льна и конопли в России был специально распубликован во всех девяти губерниях. На подлинном сенатском приговоре содержится секретарская пометка о рассылке 19 декабря печатных листов указа «по нижеписанному числу»: в Московскую – 39, в С[анкт] – Петербургскую – 29, в Сибирскую – 30, в Казанскую – 40, в Нижегородскую – 10, в Киевскую – 55, в Рижскую – 19, в Азовскую – 55, в Архангелогородскую – 20; всего – 287 листов[928].
В таком широком публиковании указов была большая необходимость, так как условия для злоупотреблений на почве недостаточной осведомленности населения в то трудное и обильное всякими указами время были весьма благоприятными. Приводимый ниже факт, как кажется, дает повод признать, что и сам Сенат иногда не склонен был содействовать широкой публикации указа, которому мог не вполне сочувствовать.
Архивные источники вскрывают в следующих чертах обстоятельства, связанные с опубликованием указа Петра о запрещении брать неволей с фабрик и заводов «работных» людей помещиками, их владельцами. К середине 1722 года по вопросу о возвращении крепостных крестьян и деловых людей, состоящих на фабриках и заводах учениками и мастерами, а также и рабочими, существовали два, по существу противоположных указа. Один – «Указ о беглых» от 1 февраля 1721 года[929], требовавший возвращения владельцам беглых вообще и не содержавший исключения для крепостных и деловых людей, работавших на промышленных предприятиях. Другой – указ Петра из Сената от 15 марта 1722 года, состоявшийся вследствие запроса генерала Чернышева о внесении в составляемые им подушные списки работных людей на заводах и фабриках, «чьи они люди и крестьяня», содержавший запрещение возвращать таких людей их владельцам: «А тех работных людей с тех заводов не ссылать неволею, дабы тех заводов не опустошить и тем промыслов оных не остановить»[930].
В отношении первого указа Сенат использовал все способы публикования закона. Закон «О беглых» был объявлен во всех селах и деревнях, всякого чина людям, был выставлен в церквах, во всех «знатных местах», по торжкам и ярмаркам. Духовенство должно было читать его народу по воскресеньям и праздничным дням. Печатные листы указа были разосланы во все губернии и провинции губернаторам и воеводам. Второй же указ был адресован только генералитету и штаб-офицерам, производившим подушную перепись, – как дополнительная инструкция при проведении ими переписи – и широко «в народ» опубликован не был.
Вследствие этого первый закон имел на практике все основания быть единственной нормой при разрешении вопроса о возвращении с фабрик и заводов рабочих и учеников из крепостных господских людей их владельцам. Второй же указ, кроме тех, кому он был дан, т. е. [кроме] генерала Чернышева и его офицеров, остался в резерве для запутывания дел и вымогательств «ябедникам», стремившимся, по выражению Петра, «всякие мины чинить под фортецию правды».
Следствия этого упущения, а может быть, и намеренного неопубликования Сенатом второго закона скоро сказались. Барометром, быстро и чутко отразившим давление со стороны крепостников, явился фабрикант Иван Тамес, подавший, как уже было указано в первой главе, в июне того же, 1722 года свое любопытное челобитье Петру во время его Персидского похода[931]. Царь по поводу жалобы Тамеса запросил Сенат. Только после данного запроса генерал-прокурор, это око государево, заметил, усмотрел извращение на местах воли законодателя, определил причину этого явления и восполнил недочеты публикования указа: «Однако ж по тому указу, дабы с фабрик учеников и работников не отдавали, – пишет генерал-прокурор Ягужинский в Астрахань, – во все губернии и провинции к губернатором и воеводам и к переписчикам указы посланы»[932]. При других условиях Сенат сделал бы это раньше.
Законы, издаваемые, по выражению законодателя, «в постановление вечное» и имеющие генеральное значение, обязательно должны были быть
