Советские спецслужбы и Красная армия

отделения в настоящее время исполняется мною и двумя моими помощниками, из них младший помощник Н. М. Хаймин ведает хозяйственной частью, газетным и регистрационным столами. Старший помощник П. К. Удалов, кроме своих прямых обязанностей по должности, исполняет еще должность отсутствующего делопроизводителя; вместе с тем он продолжает вести наряды на дежурство по оперативному телеграфу, во время которых он целые сутки должен безотлучно находиться в помещении телеграфа, а на другой день освобождается от занятий. Существо дела Регистрационной службы требует, чтобы старший помощник находился в отделении всегда, чтобы быть наготове исполнить то или иное поручение, связанное с отлучкой из помещения Штаба ВВС». Бранд просил освободить Удалова от нарядов на дежурства»[833]. Ходатайство говорит само за себя.

В отрядах Завесы и штабах военных округов фактически действовали старые органы контрразведки, правда, они должны были выстраивать свою работу заново. Известно, к примеру, что отделение по борьбе со шпионством штаба Военного совета Западного участка отрядов Завесы просило начальника штаба отдать приказание «о взятии со всех вольнонаемных служащих штаба подписки о соблюдении военной тайны, с предупреждением: нарушение подписки влечет ответственность по закону о шпионстве и приказу 5 июля 1912 года. Мера наказания — от увольнения со службы до 15 лет каторжных работ в зависимости от важности проступка». Начальник штаба внял рапорту…[834] Сохранился текст «Подписки»: «Я, нижеподписавшийся, служащий в Штабе Западного участка отрядов Завесы, даю сию подписку в том, что содержание всех проходящих через меня переписок, а тем более секретных, я буду сохранять в полной тайне, точно так же, как и не разглашать все те сведения, которые будут известны мне по службе или случайно услышаны мной, памятуя, что оглашение какого бы то ни было служебного характера сведения, помимо предания суду Революционного трибунала, будет влечь за собой увольнение от службы»[835]. Вообще же атмосфера в штабе соответствовала времени: В. Н. Егорьев был вынужден 16 июля 1918 г. ходатайствовать перед епископом Калужским и Боровским Феофаном о разрешении на погребение застрелившегося сотрудника штаба Евгения Романовича Черненко «по христианскому обряду». В ходатайстве указано:

«любимый и уважаемый сослуживец» застрелился «под влиянием аффекта». Надо полагать, что пессимистический настрой был характерен для значительной части попавших под власть товарищей военнослужащих, военных разведчиков и контрразведчиков в частности.

Будучи до июля 1918 г. лишены нормального финансирования, особых успехов отделения по борьбе со шпионством не достигли[836]. Положение изменилось после принятия и утверждения Львом Троцким в июле 1918 г. «Общего положения о разведывательной и контрразведывательной службе»[837]. Основной смысл совещания был в распределении средств между действовавшими на тот момент органами военной разведки и военной контрразведки.

Как пишет исследователь Ю. Б. Долгополов, «в целом количество органов военной контрразведки по сравнению с масштабом шпионско-подрывной деятельности против Красной армии в то время было явно недостаточным. Их насчитывалось по стране всего 5 отделов, 14 отделений и 32 пункта. Поэтому одновременно с реорганизацией и централизацией существующих органов создавались и новые органы военной контрразведки. Эта работа на фронтах, в армиях и округах проводилась под руководством и при непосредственном участии военных комиссаров и членов реввоенсоветов фронтов и армий. Большую помощь оказывали также политотделы фронтов и армий, губернские и другие местные комитеты партии [большевиков]. Суть всех организационных преобразований органов военной контрразведки заключалась в полной их централизации, усилении партийной прослойки в них, окончательном превращении их из штабных подразделений в военно-политические»[838].

Морская регистрационная служба

В очерке о работе Морского генерального штаба (МГШ) В. В. Случевского (1921 г.) утверждается, что в 1918 г. штаб был полностью развален, его работа во многом носила «никчемный академический характер». 25 сентября МГШ доложил коллегии Наркомата по морским делам о необходимости реорганизации системы ликвидационных органов морского ведомства, каковую и закончил к концу года. Иными словами, МГШ до конца 1918 г. видел свою задачу в демобилизации флота; лишь ряд его отделов (иностранный, оперативный и мобилизационный) работал так же, как и до революции, но при этом полученную информацию не использовал[839]. «Видимый эффект», по выражению В. В. Случевского, давала лишь работа организационно-тактического отдела. Примечательно, что о Регистрационной службе МГШ, называемой также Морской регистрационной службой (МРС), в очерке нет ни слова. Объяснение можно найти в статье А. А. Здановича об организации и становлении спецслужб ВМФ: после Февральской революции МРС не только сохранилась, но и смогла активно продолжать свою деятельность. Считая большевиков опорной базой Германии и ее союзников, в апреле — мае 1918 г. МРС фактически начала работать против Советской власти. В октябре 1918 г. в результате проведенной чекистами операции почти всех руководителей и ответственных работников службы арестовали[840].

Первым о контрреволюции в Морской регистрационной службе доложил направленный в МРС член ВЦИК В. Э. Кингисепп. Непонимание Кингисеппа вызывали многочисленные свидетельства ненужности и даже вредности МРС: 2/3 агентурных сводок были в лучшем случае бесполезны; МРС считала достойным предметом агентурной разработки партийную печать и деятельность Л. Д. Троцкого, в очернении которых превзошла подпольно издаваемые