бы все свои дела, взял хотя бы белья с собой и по-человечески уехал бы. Или же Вы сомневались в том, что я уйду?» И вместо того, чтобы постараться сгладить, смягчить ситуацию, ослабить напряженность в отношениях, он вызовом закончил: «Оставляю за собой право просить» главкома Вацетиса и председателя РВСР Троцкого «о назначении в Латвию ко мне тех из моих сотрудников, которые выразят желание, и тех военспецов, кои являются излишними в других учреждениях»[537]. Сам сунул голову в петлю — в тот же день в Двинске, по зашифрованному телеграфному распоряжению Кедрова, Теодори арестовали[538].
Около 23 марта арестованный Теодори, благодаря своему однокурснику, начальнику штаба Армии Советской Латвии, Парфению Майгуру, получил возможность переговорить по прямому проводу с Араловым:
«— У аппарата т. Аралов? Здравствуйте, Семен Иванович. Прошу ответить на следующие вопросы: За что арестован?
— Теодори? За что арестован — не знаю.
— Тронута ли моя жена, сестра?
— Вчера вернулся из Москвы, жена и сестра ваши были вполне здоровы и не тронуты.
— С вашего ведома произведен арест или нет?
— Я был предупрежден, что возможен ваш арест.
— Сегодня меня вышлют [в Москву] или нет?
— О пересылке в Москву не знаю, думаю, что это будет сделано в ближайшее время.
— Павулан уехал сегодня утром, он знал, что я болен уже с Вильно, поэтому мы старались закончит[ь] всю работу, чтобы я мог вернуться. Знает ли о моем аресте Троцкий и по выпуску [академии Генштаба 1917 года]?
— Троцкого в Москве нет уже целую неделю, и потому, вероятно, не знал; что же касается выпуска, то сведения получены только сейчас о вашем аресте.
— Поручились бы вы за меня или нет?
— Если поднимется вопрос о поручительстве и будет возможен — возьму на поруки.
— Не связана ли была моя поездка и задержка в Двинске с арестом?
— Нет.
— Прошу за прошлую работу оградить жену и сестру, как единственных близких мне лиц, от обысков, арестов и дерганий.
— Хорошо. Не волнуйтесь, думаю, что все обойдется благополучно, и больше спокойствия. Возможно, что здесь недоразумение. Аралов.
— Спокойно и хладнокровно ко всему отношу[сь], т. к. результат моей работы налицо, вы лично уверены ли в моей работе? Сегодня меня хотят отправить в Москву. Просил бы избавить от этой процедуры здесь, ведь все меня знают и я никуда не уйду. Если же нужен для допроса, то просил бы в Москве держать на Знаменке в Особом отделе на вашем учете. Не пострадали ли другие невинные лица по выпуску? Я кончил. После меня задает вопросы Майгур.
— В случае отправления Теодори в Москву прошу мне указат[ь], на кого я должен возложить работу, порученную Вами Теодори, — спросил П. М. Майгур.
— Майгур? Сейчас переговорю с главкомом и отвечу. Знаете ли вы, в Венгрии произошла революция, и она объявлена Советской республикой. Образован Совнарком, назначен Комкомин, назначен Бела Кун и предлагает нам союз обороны и наступления против врагов рабочих и крестьян, — ответил С. И. Аралов.
— Все? Спасибо за известия (вероятно, Теодори была в момент ареста особенно интересна информация о революции в Венгрии
Вряд ли известия из Венгрии взволновали Теодори больше известий из Москвы. Формально он был арестован. Но не взят под стражу — явно благодаря покровительству своего сокурсника. Но самое поразительное: судя по вопросу, который Майгур задал Аралову, он продолжал заниматься своей работой — организацией разведки Армии Советской Латвии. Более того: с присущим ему напором стал настаивать на своей невиновности как на чем-то само собой разумеющемся, кинулся заступаться за свою семью — оградить ее от ареста[540].
Парфений Майгур первым вступился за Теодори, телеграфировав Вацетису: «Как старый ваш работник я должен… сказать, что за Теодори стоит весь выпуск 1917 года и подобный арест старого члена коллегии» выпуска (таким революционным словом окрестила себя каста выпускников академии Генштаба) нанесет «большой удар работе выпуска с Советской властью»[541].
Теодори отправили в Москву только 24 марта, о чем Майгур с согласия своего военного комиссара уведомил Аралова и Троцкого[542]. Его приняла в свои объятия Бутырка.
С начала апреля до середины декабря его допрашивали шесть раз. Допрашивал в основном сам Кедров, один раз — вместе с заведующим Следственным отделением Особого отдела Владимиром Дмитриевичем Фельдманом, который формально вел дело Теодори (в ряде случаев допросы велись в присутствии следователя Фогеля). Только на последнем допросе — вел его опять сам Кедров, примерно 16 июня, — генштабисту-разведчику предъявили обвинение: пособничество шпионажу. Тогда же, видимо, Теодори и услышал от Кедрова: машинистка Троицкая расстреляна как шпионка. Только 11 июня —
