– Тогда пойду поцелую дядю Уоткина, хотя в последнее время он ведет себя как скотина чистейшей воды.
– Думаешь, только в последнее?
– А поцеловав, выложу ему новости – надо его проучить, пусть поймет, что сам упустил свое счастье. Скажу, что, отказавшись от Гарольда, он поступил как тот индеец.
Честно говоря, я не понял, куда она клонит:
– Какой индеец?
– Один дикарь-простофиля – я о нем читала со своей гувернанткой, – он сдуру собственными руками выбросил… как там, Дживс?
– Жемчужину, ценнее во сто крат всех их сокровищ, вместе взятых, мисс.
– А-а, ну да. Надеюсь, скажу я ему, что священник, которого он себе найдет, будет насморочный, косноязычный и худосочный. Ой, заговорила о дяде Уоткине и вспомнила – теперь мне это уже ни к чему.
И она, как фокусник, извлекающий кролика из шляпы, выудила из тайников своих одежд черную кикимору.
Глава 22
Уж лучше бы Стиффи достала гремучую змею. Я в ужасе уставился на уродца. Только его мне сейчас и не хватало для полного счастья.
– Откуда у тебя это? – спросил я сиплым, срывающимся голосом.
– Стянула.
– Ради всего святого, зачем?
– Неужели не ясно? Чтобы пойти к дяде Уоткину и сказать ему, что если он не выполнит данного Гарольду обещания, то не видать ему его драгоценной статуэтки. Политика с позиции силы – так ведь это называется, Дживс?
– Иначе говоря, шантаж, мисс.
– Да, иначе говоря, шантаж. Если имеешь дело с такими типами, как дядя Уоткин, все средства хороши. Но теперь, когда Планк разрешил наши трудности и нет нужды прибегать к крайним мерам, эта вещь мне больше не нужна, и, по-моему, самое разумное – поставить ее на место, пока не хватились. Берти, пойди и отнеси ее в комнату, где хранится коллекция. Вот тебе ключ.
Я отпрянул, как если бы она дала мне подержать скотч-терьера Бартоломью. Я считаю себя preux chevalier и тем горжусь, мне нравится угождать прекрасным дамам – по мере возможности, но бывают моменты, когда приходится объявлять nolle prosequi. Сейчас настал именно такой момент. При одной мысли о том, чтобы пойти на опасное дело, которое мне предлагала Стиффи, я покрылся гусиной кожей.
– И близко не подойду к проклятой комнате! С моим везеньем я сразу наткнусь на твоего дядю Уоткина под ручку со Сподом – и как мне им объяснить, что я там делаю и каким образом проник в запертую на ключ комнату? Кроме того, я не могу разгуливать по дому, когда здесь Планк.
Стиффи залилась своим так называемым серебристым смехом, которым, по-моему, как я уже писал, она бессовестно злоупотребляла:
– Дживс мне рассказал про тебя и про Планка. Ужасно смешно.
– Рад, что тебе смешно. Мне лично было совсем не до смеха.
Дживс, как всегда, нашел выход из положения:
– Если вы передадите означенную вещь мне, мисс, я позабочусь о том, чтобы она вернулась на место.
– Благодарю вас, Дживс. Ладно, до свидания. Пойду отыщу Гарольда, – сказала Стиффи и удалилась, грациозно пританцовывая.
Я пожал плечами:
– Ох уж эти женщины, Дживс!
– Да, сэр.
– Ну и народ!
– Да, сэр.
– Помните, что я вам сказал о Стиффи, когда мы были в Тотли-Тауэрсе в прошлый раз?
– Нет, к сожалению, в данный момент не припоминаю, сэр.
– Она еще подсунула мне каску полицейского Оутса, а тут как раз папаша Бассет и его прихвостни ворвались в мою комнату с обыском. Предвосхищая будущее, я тогда обратил ваше внимание на то, что Стиффи, по которой, как известно, психушка плачет, собралась замуж за преподобного Г.?П. Пинкера, самого придурковатого из тех, кто когда-либо вещал прихожанам о хеттеях и хананеях, и задался вопросом, чего же ожидать от их отпрысков, если таковые явятся на свет.
– Да, сэр, теперь вспоминаю.
– Унаследуют ли они, спрашивал я себя, совокупную дурь обоих родителей?
– Да, сэр, насколько могу припомнить, вас особенно тревожила судьба нянь, гувернеров и школьных преподавателей, которые возьмут на себя ответственность за воспитание вышеупомянутых отпрысков…
– …не подозревая, с чем им придется столкнуться. Совершенно верно. Эта мысль до сих пор меня гложет. Однако нам сейчас недосуг углубляться в