– Знаю, Родерик, знаю.
– Ты догадывалась?
– Да, Родерик. О, как печальна жизнь!
Спод не разделял подобных взглядов на жизнь:
– Вовсе нет. Жизнь прекрасна. Во всяком случае, станет прекрасной, если ты пошлешь подальше этого кретина Вустера и выйдешь за меня.
– Я всегда к тебе очень хорошо относилась.
– Значит, решено?
– Дай мне время подумать.
– Пожалуйста. Я готов ждать.
– Не хочу разбивать сердце Берти.
– Но почему? Ему это пойдет на пользу.
– Он так меня любит.
– Вздор. По-моему, он не способен любить никого и ничего, кроме сухого мартини.
– Как ты можешь так говорить? Ведь он примчался сюда, потому что жить без меня не может, – разве нет?
– Как бы не так. Он тебя обманывает. А на самом деле явился в Тотли-Тауэрс, чтобы стащить у твоего отца статуэтку из черного янтаря.
– Как?!
– Вот так! Мало того что он дебил, но он еще и жалкий вор.
– Не может быть!
– Очень даже может. Его дядя жаждет заполучить эту статуэтку для своей коллекции. Не далее чем полчаса назад я слышал, как Вустер разговаривал по телефону со своей теткой. «Украсть статуэтку, – сказал он, – не так просто, но я постараюсь, ведь я знаю, как дядя Том о ней мечтает». Вустер всегда был вором. Когда мы впервые встретились – это было на Бромптон-роуд, в антикварной лавке, – он чуть было не стащил зонт у твоего отца.
Чудовищная ложь, мне ничего не стоит ее опровергнуть. Действительно, Спод, папаша Бассет и я случайно встретились в упомянутой антикварной лавке, но что касается зонта, то тут просто смешное недоразумение. Этот предмет первой необходимости, принадлежавший папаше Бассету, стоял, прислоненный к креслу какого-то там века. Я его взял машинально, очевидно, движимый первобытным инстинктом, который побуждает индивидуума, лишенного зонта – а в то утро я относился именно к этой категории, – бессознательно хватать первый попавшийся ему на глаза зонт с такой же неизбежностью, с какой цветок тянется к солнцу. Все можно было бы объяснить в двух словах, но мне не дали сказать даже одного, замарав тем самым мою репутацию.
– Родерик, ты меня просто сразил! – сказала Мадлен.
– Я так и думал, что ты схватишься за голову.
– Если все это правда, если Берти и в самом деле вор…
– Ну?
– Разумеется, я порву с ним всякие отношения. Но я не могу в это поверить.
– Пойду приведу сэра Уоткина, – сказал Спод. – Надеюсь, ему-то ты поверишь.
Топая как слон, Спод удалился, а Мадлен, должно быть, погрузилась в раздумье, потому что я не слышал ни звука. Потом дверь отворилась, и до меня донеслось покашливание, которое я узнал без малейшего труда.
Глава 23
Это было легкое Дживсово покашливание, оно всегда наводило меня на мысль о старой овце, перхающей где-то в отдалении, среди гор. Если помните, подобным же образом он кашлянул, когда я впервые предстал перед ним в своей тирольской шляпе. Как правило, это его покашливание означает неодобрение, но иногда Дживс им пользуется, если хочет коснуться в разговоре какой-нибудь щекотливой темы. Едва он заговорил, я понял, что сейчас именно такой случай, ибо голос у него звучал приглушенно.
– Осмелюсь осведомиться, не могли бы вы уделить мне несколько минут, мисс?
– Конечно, Дживс.
– Речь пойдет о мистере Вустере, мисс.
– Вот как?
– Вначале должен признаться, что, когда вы с лордом Сидкапом разговаривали, я проходил мимо и случайно услышал высказывания его сиятельства относительно мистера Вустера. У его сиятельства зычный голос. И я оказался в двусмысленном положении, разрываясь между преданностью господину и естественным желанием исполнить свой долг гражданина.
– Я вас не понимаю, Дживс, – сказала Мадлен, и со мной вместе нас, непонимающих, стало двое.
Дживс снова кашлянул.
