еще находиться в горизонтальном положении, остро чувствуя свою беспомощность.
Целитель сел на постель, а я уперлась ногами и подтянула тело вверх, приподнимаясь и увеличивая между нами расстояние.
— У тебя магическое истощение, разве ты не чувствуешь? Не очень умно в таком состоянии кормить гаярду. Даже она это понимает.
У меня в груди действительно поселилось тянущее чувство, как будто чего-то не хватает, а еще слабость присутствовала, словно все тело умертвия пожевали. Но все это были мелочи по сравнению с тем, что я жива, а вот слова целителя насторожили, как и действия. Он отбросил мою руку и уверено развел полы пижамы, открывая змейку.
«Кто вы?» — испуганно спросила я.
— Теперь я знаю, кто разрушил мой храм. Что же ты умолчала о своей способности? — с укором произнес… Темнейший!!! Черты лица целителя потекли как вода, являя темного.
У меня дыхание перехватило. Он здесь?! Зачем? Я издала всхлип и сделала попытку отползти, но была придавлена рукой к постели.
— Не дергайся, я пришел покормить твою пиявку.
Мой взгляд опустился на грудь, и глазам предстало невероятное зрелище: Гая пыталась выползти из-под его руки, но не могла. Он не только меня удерживал, но и ее!
— Какие же вы неспокойные, — покачал головой темный, а потом прокусил себе запястье второй руки и поднес ее к гаярде. — Пей!
Змейка отвернулась, и тяжелая капля крови упала на мою кожу. Гая извернулась, чтобы она не попала на нее.
— А еще не слушаете того, что вам говорят. Пей, я сказал! Моя кровь дорогого стоит. От Лоран кормиться тебе нельзя, и защитница ты сейчас слабая.
Гаю он не убедил, как и меня. Видя это, Темнейший издал нечто сродни пренебрежительному фырканью и перешел к угрозе:
— Развоплощу!
Нехотя гаярда приподняла голову и приблизила мордочку к нескольким алым каплям на моей груди. Рассеялась тьмой и накрыла их, а потом проявилась татуировкой на теле и быстро скрылась, замерев, судя по ощущениям, в районе моей лопатки.
— Вижу, упрямство — ваша общая черта. Ладно, этого хватит. — Темный лизнул свое запястье.
Меня мучительно интересовало даже не как он сюда попал, а зачем. Ну не ради же Гаи, в самом деле!
— Что ж, а теперь займемся твоими воспоминаниями. — Он обратил свое внимание на меня. — Смотри в глаза.
Ага, разбежалась! Не успел он закончить, как я крепко зажмурилась.
— Это твой выбор, — ничуть не впечатлился моим демаршем Темнейший. Вспомнить было страшно, кем он еще является, не то что произнести даже мысленно.
Дальнейшие события явились полнейшей неожиданностью. Мне довольно больно нажали на челюсть, и мужские губы властно прижались к моим, а чужой язык проник в приоткрытый рот. Я дернулась, но меня держали крепко, не давая ускользнуть. Я почувствовала вкус крови, и стало еще противнее. Это не имело ничего общего с поцелуем. Скорее по моему небу размазывали кровь, и, казалось, ее было очень много, если учесть, что он только лизнул свою рану.
— Глотай! — отстранился Темнейший.
Меня перекривило от отвращения. Какое «глотай», если хотелось сплюнуть и прополоскать рот. Мерзость!
— Глотай, если хочешь жить! — Холод в голосе темного пробрал до костей, и я непроизвольно сглотнула.
Темнейший расслабился, а я еще сильнее скривилась, борясь с рвотным позывом.
— Воды? — участливо спросили у меня, и я закивала.
Он встал, а я, пользуясь тем, что повернулся ко мне спиной, высунула язык, собираясь протереть его одеялом.
— Не смей!
Я вздрогнула от рыка и бросила одеяло, как будто обжегшись. У него глаза на спине?! Он же даже не смотрел!
Темный вернулся, протянув мне наполненный стакан. Отводя от него взгляд, я взяла и жадно выпила до дна. Вода потекла по подбородку и шее, но меня не заботила аккуратность. Хотелось немедленно избавиться от мерзкого вкуса. Возвращая стакан, случайно взглянула на Темнейшего и икнула от ужаса, увидев, с каким мужским интересом он меня разглядывает. Опустив взгляд, беззвучно застонала. Я не застегнула пижаму, и он следил, как капли воды бегут по моей груди, виднеющейся в распахнутом вороте.
Стакан выпал из моих рук на постель, а я дрожащими пальцами стала спешно застегивать пижаму. Страх вышел за пределы обычного ужаса. Бездна, мне насильнику противопоставить нечего было, что уж говорить о Темнейшем!
— Теперь никто не сможет ментально пробраться в твою голову, и я не приму никаких оправданий. Тебе не понравится, если ослушаешься. Или понравится, — задумчиво произнес он, насмешливо кривя губы.
Это стало последней каплей! Чувство самосохранения почило с миром от обиды. Кто его просил показывать мне свое лицо? Прятался бы и дальше за непроницаемой завесой из тьмы! Ведь должен был знать, что изображено в том храме на стенах. А теперь я виновата и он мне еще угрожает?!
