колонии, и, если вы хотите узнать мое искреннее мнение, не так уж много рас, и в конклаве, и вне его, сильно пожалели бы об этом. Но я скажу вам то же самое, что сказал тем участникам конклава, которые стремятся разделаться с вами: конклав — не орудие для завоевания.
— Вы так утверждаете, — добавил я.
— Да, так я утверждаю, — согласился Гау. — И заставить всех, как входящих в конклав, так и пожелавших остаться вне его, понять это было труднее всего.
Империи, сложившиеся путем завоеваний, недолговечны, администратор Перри. Они быстро прогнивают изнутри от жадности правителей и неистребимой тяги к завоеваниям. Конклав — не империя, и я вовсе не хочу уничтожать человечество, администратор Перри. Я хочу, чтобы оно стало частью конклава. Если оно не пожелает, я предоставлю его собственной участи, оно будет прозябать на тех мирах, которыми владело до создания конклава, и никогда не получит новых. Но я предпочел бы, чтобы вы присоединились к нам. Человечество сильно и невероятно находчиво. Оно смогло за краткий промежуток времени добиться очень больших успехов. Многим расам, путешествующим среди звезд тысячи и тысячи ваших лет, далеко как до ваших успехов в колонизации миров, так и до технологических достижений.
— Я не раз думал об этом, — сказал я. — Существует так много различных рас, они так долго исследуют и колонизируют планеты, и все же для того, чтобы встретиться с ними, нам самим пришлось выйти в космос.
— У меня есть на это ответ. Но я уверен, что он вам не понравится.
— Все равно хотелось бы его услышать.
— В войны мы вкладывали гораздо больше сил и средств, чем вы в исследования, — сказал Гау.
— Это очень упрощенный ответ, генерал, — заметил я.
— Посмотрите на наши цивилизации. Все они вполне сопоставимы по численности, поскольку мы ограничиваем народонаселение друг друга войнами. Все мы пребываем на практически одном уровне развития технологии, потому что обмениваемся, торгуем и воруем знания друг у друга. Все мы сосредоточены в одной и той же области пространства, поскольку там мы зародились, там находятся наши колонии, и мы хотим держать их под своим контролем, вместо того чтобы позволить им развиваться самостоятельно. Мы воюем за планеты, которые нравятся и нам, и нашим соседям по космосу, и лишь изредка предпринимаем целенаправленные поиски новых миров, за которые тут же начинаем грызться с другими, как омерзительные падальщики за разложившийся труп. Наши цивилизации пребывают в равновесии, администратор Перри. В искусственном равновесии, которое ведет нас всех в, сторону нарастания энтропии. Так обстояли дела до появления людей в этой области пространства. Ваш выход в большой космос на некоторое время нарушил это равновесие. Но теперь вы освоились и воруете у других, и ссоритесь с ними точно так же, как и все остальные.
— Я ничего не знаю об этом, — признался я.
— То-то и оно. Позвольте мне задать вам вопрос, администратор Перри, много ли планет человечество открыло за последнее время? И сколько вы попросту отняли у других рас? И сколько планет у людей отняли другие расы?
Я порылся в памяти и вспомнил тот день, когда мы оказались в небе другой планеты, псевдо-Роанока, и вспомнил, что журналисты задавали один и тот же вопрос: у кого мы ее отвоевали? Это подразумевалось само собой, и никому даже не пришло в голову спросить, когда она была открыта.
— Эта планета — новая, — сказал я.
— Вы оказались на вновь открытой планете лишь потому, что ваше правительство попыталось спрятать вас от всех прочих, — заявил Гау. — Даже столь жизнеспособная культура, как ваша, взялась за исследования. И причина тому — отчаяние. Вы попали в ту же самую ловушку, погрязли в том же самом застое, что и все мы. Вашу цивилизацию ждет медленное угасание, такое же, в каком пребываем мы все.
— И вы надеетесь, что конклав исправит это состояние?
— В любой системе существует фактор, ограничивающий рост. Наши цивилизации составляют систему, и наш фактор ограничения — война. Если устранить его, система расцветет. Мы сможем перейти от соперничества к сотрудничеству. От войн — к исследованиям. Если бы конклав возник раньше, то, вероятно, мы нашли бы вас до того, как вы вышли в космос и сами обнаружили нас. Возможно, когда мы возьмемся за совместные исследования, то найдем новые расы.
— И что мы будем с ними делать? — спросил я. — На этой планете имеется разумная раса. Я хочу сказать — кроме горстки представителей моей собственной. Наше знакомство с ними состоялось не лучшим образом, и мы имеем потери с обеих сторон. Мне потребовалось приложить немало сил, чтобы убедить наших колонистов не убивать каждого аборигена, попавшегося им на глаза. Что вы, генерал, будете делать, обнаружив новую расу на планете, которую вы присмотрели для конклава?
— Не знаю, — ответил генерал Гау.
— Прошу прощения?
— Да, я не знаю, — повторил Гау. — Такого еще никогда не случалось. Мы были заняты налаживанием и укреплением отношений с теми расами, с которыми уже были знакомы, и думали, как поступать с уже обследованными мирами. У нас не было времени для новых исследований. Оно еще не подошло.
— Извините, — сказал я. — Я ожидал иного ответа.
— Послушайте, администратор Перри, у нас сейчас чрезвычайно щекотливая ситуация, касающаяся впрямую не чего-либо отвлеченного, а будущего ваших колонистов, — решил вернуться к исходной теме Тау. — Я не хотел бы еще больше усложнять ее ложью. Особенно касательно гипотез, не имеющих никакого прямого отношения к нынешним событиям.
— По крайней мере, генерал Гау, я хотел бы верить в это.
— В таком случае начнем. — Гау окинул меня взглядом с головы до ног. — Вы сказали, что воевали в составе Сил самообороны колоний. Насколько мне известно, это означает, что вы не уроженец Союза колоний. Вы родом с Земли. Я прав?
— Совершенно правы.
— Человечество и впрямь очень своеобразно. Вы единственная раса во вселенной, пожелавшая преобразовать природу своей родины. Я имею в виду — сменить добровольно. Вы не первые и не единственные, кто комплектует свои вооруженные силы уроженцами одного мира, но никто, кроме вас, не использует для этой цели какую-то второстепенную планету. Боюсь, что мы до сих пор не имеем достаточно полного представления об истинных взаимоотношениях между Землей, Фениксом и прочими колониями. А то, что знаем, нам непонятно. Хотя, возможно, когда-нибудь мне удастся получить у вас объяснения по этому поводу.
— Возможно, — нейтральным тоном ответил я.
— Но не сегодня.
Гау, несомненно, решил вернуть разговор со светского к деловому направлению.
— Боюсь, что нет, — согласился я.
— Жаль, — бросил Гау. — У нас получилась интересная беседа. Мы уже прекратили деятельность тридцати шести колоний. Ваша — последняя. Но что сказать нашлось лишь у вас и руководителя самой первой колонии, которую мы посетили.
— Трудно вести содержательный разговор с собеседником, угрожающим превратить вас в пар, если вы не выполните его требований, — заметил я.
— Вы, конечно, правы, — согласился Гау. — Но ведь руководящее положение требует хоть какой-то силы духа. А вышло так, что многим лидерам, как мне показалось, этого самого духа не хватало. И это заставило меня задуматься, устраивались ли эти колонии всерьез или же лишь для того, чтобы проверить нашу решимость добиваться выполнений своих требований. Хотя одна предводительница все же попыталась убить меня.
— Как я вижу, безуспешно, — усмехнулся я.
— Да. — Гау указал на своих охранников, которые держались поодаль, но не сводили с нас глаз. — Один из моих солдат застрелил ее, прежде чем она смогла нанести удар. Потому-то, кстати, я и устраиваю такие встречи на открытом месте.
— Значит, не только из-за красоты закатов, — не удержавшись, съязвил я.
