Сократ, Кьёркегор, Гуссерль, Ницше, Хайдеггер, Ясперс.
В 1943 г. выходит капитальный труд Сартра «Бытие и Ничто» («библия экзистенциализма»), что стало маркировкой исторически и теоретически оформленного экзистенциализма. Рядом с философскими капитальными трудами, эссе в их творчестве громадное место занимают романы не как простая иллюстрация философских идей, а как богатый смыслом эстетический инвариант овладения жизнью. К своему художественному корпусу экзистенциалисты присоединяют Достоевского, Шекспира, Клейста, Чехова.
Экзистенциализм примыкает к модернистской позиции отношения к миру как к хаосу, но с существенной оговоркой уважения к традиционному видению и к «praxisy» жизни, тому уровню достигнутого в прошлом, которое неизменно в развитии жизни и познания ее будет всегда превзойдено. Их позиция: в любом предшествующем исследовании необходимо видеть границу, предел достигнутого, чтобы идти дальше, добавив новое.
Требования нового диктуются невиданными явлениями в жизни ХХ в., беспрецедентными в истории человечества. Сконцентрировавшись в середине века, бедствия достигли чудовищного апогея: многомиллионные жертвы двух мировых войн, кровавой резни гражданских войн, революций; Освенцим, Бабий яр, ГУЛАГ, Хиросима. Подсчитано, что за один день уничтожения живых людей в печах фашистских лагерей жертв было столько же, как за все Средневековье. Угроза третьей мировой войны, глобальность трагических проблем экологии, демографии, экономики. «Все обанкротилось», получив тезис Ницше «Бог умер» – как выражение гибели смысла, целесообразности во всем происходящем.
В работе Сартра «Бытие и ничто» абсурд получает философское оформление термином «ничто» (пустота, заменившая прежние истины, смысл). Абсурд, «ничто» становятся фундаментальными категориями экзистенциализма. На художественном уровне абсурд был великолепно представлен в романах Ф. Кафки (Кьёркегора, как и Сартр, он тоже читал вдумчиво).
Экзистенциалисты рассматривают себя как нравственных судей эпохи с обозначением акцента: судьи не «над», а «в» эпохе. Исходным моментом признается идея «ангажированности», причастности, завербованности (иногда они называют это «мы впутаны в Историю», мы всегда в «dans citue» – это хайдеггеровская «заброшенность» человека в мир). Их «мы» относится к каждому человеку. Утверждается ангажированность, причастность ко всему происходящему в мире. Поэтому их занимает лишь настоящее, современность. Какое бы художественное время они ни избрали (уходя в прошлое, миф), – все это иносказательные варианты животрепещущих проблем ХХ в. Современность должна явить экзистенцию новой сущности, равно как единичность человеческой судьбы призвана нести в себе философскую обобщенность, универсальность. Причастность к миру абсурда делает изображаемое под пером экзистенциалистов достойным античной трагедии.
В восприятии первоосновой является субъективность, но это не солипсизм, не идеализм субъекта в философии, равно как и в художественном творчестве, не натурализм мимезиса. Реальность неантизируется, отодвигается (что необходимо в акте рассмотрения), но в интенциональности она присутствует, в чем-то дополненная, пересозданная интуицией, зоркостью, талантом субъекта, воображением.
Нет притязаний на абсолют, есть боязнь найденного идеала, законченной, совершенной системы. В качестве примера для экзистенциалистов выступал Хайдеггер, который был «поэтом сомнений» и философский труд «Бытие и время» завершил серией вопросов. Сартр в своей автобиографической работе «Слова» подчеркивает свое «бегство» от себя «прежнего», ибо остро чувствовал границы исчерпанности, необходимость «движения» к новому ракурсу видения. Подобная меняющаяся эквилибристика в творчестве характерна и для Камю. Главное – саморефлексия, обнажение противоречий и в себе, и во всем окружающем. Сартр пишет в эссе «Что такое литература?» (в современном романе неуместен всезнающий автор): «Если мы хотим дать отчет о нашей эпохе, нам нужно перестроить технику романа с ньютоновской механики на общую относительность, населить наши книги сознанием полуясным – полутемным… повсюду посеять сомнения, ожидания, незавершенность» [1; 235].
К этим утверждениям как уточнение примыкают суждения Хайдеггера, оказавшего наряду с Гуссерлем заметное влияние на мэтров французского экзистенциализма: «Существование предшествует сущности»; «Мир перестает быть концептуально предопределенным, чтобы стать просто полем нашего восприятия и нашего опыта». Задача исследования «сводится к тому, чтобы оставлять исследования посредством вопросов открытыми» (Ясперс). Отсюда – акцент на противоречиях в любом явлении. Они пронизывают все компоненты текста. Экзистенциалистская мысль в своем движении держит соположение pro et contra.
Отправное в антропологии экзистенциализма – Хайдеггеровское «Существование предшествует сущности». Экзистанс – это существование человека, каждого и всякого в мире. Акцент на его феноменальности с правом на суверенную неповторимость, заявленную еще Кьёркегором.
По Сартру, у каждого человека на земле есть свое, только ему присущее место. Анри, герой Сартра в «Победителях», мучается от того, что он рано будет убит фашистами: он делал то, что делали все, но ведь что-то на земле было тем, в чем может проявиться только Анри. Он еще не увидел свой экзистанс. Когда Байяр в пьесе А. Миллера «Это случилось в Виши» говорит о том, что смерть ему не страшна, ибо после него останется дело рабочего класса, Ледюк его спрашивает: «Так что, лично вас как бы здесь не существует?» Экзистенциалисты выступают против мысли о взаимоизменяемости людей: нет двух людей, подобных друг другу; «заменив одного другим, – утверждает Сартр, – мы что-то изменили в мире». Любовь осмысливается как островок надежды на покой, признание неповторимости человека в жизни.
Утверждение суверенности личности неразрывно связано со свободой выбора «я». И рождение в себе этой неповторимости они подают, по Канту, как самый величественный спектакль на земле. В индивидуальном «я» нет ничего a priori заданного, предопределенного. Человек всегда в «in execto» – в непрерывности своего движения, развития, устремляясь в поток жизни через выбор, решение. Каждый раз, когда transcendence, развитие «я»
