Ex ungue leonem

положения – имеет место заостренный случай применения этой конструкции: два понимания не только различны, но и прямо противоположны.

Это достигнуто тем, что опускаемая начальная часть представляет собой, по сути дела, отрицание выделяемой конечной части. В обоих случаях маленькая девочка воспринимает лишь последние слова совета: «…назад!», «…грибы!», по отношению к которым начальные, не услышанные ею слова «Не ходи…», «Брось…» являются отрицанием, запретом.

Ясно, что для отсекания начального отрезка текста требуется некоторая информационная помеха, шум.

В примере из Бернса роль шума играло правило опускания части текста в определенном типе рефрена; в примере с Адамом – неполнота эха.

В ДГ эту функцию выполняет ‘физический шум’ – грохот приближающегося поезда и (на втором такте) свистки паровоза, которые представляют собой еще и разновидность Неадекватной Деятельности (со стороны машиниста) и потому также участвуют в Ухудшении через Помощь45.

Обратим внимание на то, как на протяжении всего эпизода искусно СОВМЕЩЕНЫ ухудшения и улучшения в судьбе жертвы.

ОТК-ДВ к попаданию девочки под поезд (ее удаление с рельсов), будучи улучшением, было, как мы помним, одновременно и некоторым ухудшением (дистанцированием от защитника в ходе Втягивания в Опасность). Возвращение же девочки на рельсы и ее пребывание там, т. е. несомненное ухудшение (в рамках Усиления Опасности), напротив, сопровождается улучшением в виде подчеркнутых проявлений Мирной Жизни (в рамках Запоздалой Реакции): сначала она сама занимается рассыпавшимися грибами, а затем продолжает делать то же, исполняя (неправильно истолкованный) приказ сестры. Парадоксальность такого поведения девочки лишний раз подчеркнута тем, что собирание грибов (ментальное улучшение) является следствием того, что она «споткнулась, выронила грибы» (споткнуться на рельсах – резкое ухудшение). Дальнейшее ползание по путям СОВМЕЩАЕТ максимальную опасность с полной погруженностью в Мирную Жизнь.

К блокам Катастрофа, Спасительная Акция

6. Предельное Ухудшение при Спасении

То, что Спасительная Акция должна играть на подчеркивание Катастрофы, задано уже в описании самого блока Спасительная Акция и в конечном счете восходит к толстовской теме правильности поведения, кажущегося неразумным (5). Техническое решение этой задачи может выглядеть по-разному. Рассмотрим лишь один из применяемых путей.

Для УВЕЛ неразумности Спасительной Акции последняя СОГЛАСУЕТСЯ с Катастрофой, принимая некоторые черты внешнего сходства с ней:

а) характерному для Спасительной Акции мотиву спуска до нуля, падения, лежания, низа, ‘позиции под’ придается вид именно таких ‘лежания’ и ‘низа’, которые были бы результатом данной Катастрофы в случае ее полного завершения;

б) этому ‘лежанию’ к тому же часто придается ‘сходство с мертвым, мертвоподобность’. Иногда это сходство только внешнее и фигуральное (ДТ, КМР), иногда имеется и реальная вероятность смерти (ДГ, П).

Благодаря этому ВН-ПОВ от беды к спасению обещает стать еще более эффектным: то худшее, что могло случиться с жертвой, предстает, благодаря ее «мертвоподобному» лежанию как уже совершившееся:

(42) прежде чем наступает спасение, беда – по крайней мере в изобразительном плане – достигает полной завершенности; иногда это состояние закрепляется максимальной стабильностью положения жертвы (лежачего) на протяжении значительного временного отрезка; лишь затем демонстрируется долгожданный положительный исход.

Это значит, что в случаях, когда ВН-ПОВ проходит через стадию мертвоподобного лежания, он выступает в наиболее парадоксальной форме – в виде конструкции Утрата достигнутого, основанной на том, что кульминационный поворот к Х-у происходит уже после, казалось бы, необратимого наступления АнтиХ-а46.

Что касается продления мертвоподобного лежания, то оно обычно СОВМЕЩАЕТСЯ с продлением Затемнения. Так обстоит дело

• в ДГ: «потом, когда поезд уже отъехал далеко…»

• и в П «через несколько минут <…> полилась вода».

Кстати, использование Утраты достигнутого оказывается выигрышным и потому, что в результате переход к демонстрации счастливого исхода оказывается метафорически реализован мотивом ‘воскресения из мертвых’, широко представленным в сюжетах мировой литературы и фольклора начиная с древнеегипетских, античных и евангельских. Из классических литературных примеров напомним хотя бы оживление Руслана в поэме Пушкина. Обращение к этому готовому мотиву имеет – помимо общевыразительной функции – еще и смысловую, вытекающую из круга тем Толстого: возвращение из смерти в жизнь (как и переход от Мирной Жизни к смертельной опасности) восходит к тематическим элементам ‘непредвиденность’ переходов от плохого к хорошему, ‘нешуточность жизни’ и ‘спасение через спуск до нуля’. Последнее объясняет, почему ‘смерть’ (предельный случай «нуля») часто предстает у Толстого как благотворное начало.

Заметим, что

в детских рассказах, характеризующихся светлым, «посюсторонним» взглядом на вещи, ‘возвращение из смерти в жизнь’ реализуется как