Ex ungue leonem

5.1.3. В балладе И. – В. Гете «Лесной царь»

появление и внешность лесного царя и его дочерей, их призывы, посулы и жесты последовательно получают успокоительные толкования со стороны отца, совмещение видимости (элементы мирного пейзажа) с действительностью (губительные действия лесного царя) обеспечивается целым рядом психологических, мифологических и пейзажных расплывчатостей: больной или сонный ребенок, ночь, неясные очертания леса, отдаленность предметов (То ветлы седые стоят в стороне), призрачность мира эльфов.

5.1.4. Можно сказать, что неправильное, запаздывающее осмысление есть продукт СОВМЕЩЕНИЯ ‘старого осмысления’ (= думает, что имеет место АнтиХ) с ‘новым фактом’ (= имеет место X). Таким образом, в АнтиХ все же вносятся некоторые изменения. В результате – и в этом состоит уточнение, которое необходимо внести в схему на Рис. 3, – в среднем звене с фактом X сопоставляется в качестве его осмысления не просто прежний АнтиХ, а некоторый АнтиХ?.

Подобная подгонка одного объекта под другой представляет собой сферу приложения особой разновидности СОВМ – СОВМЕЩЕНИЯ типа ‘отождествление’ (СОВМидент; см. Жолковский, Щеглов 1976: 25, 49). Техника СОВМидент бывает очень разнообразной; одни типы отождествления применяются при построении метафор, другие при комических «Приукрашиваниях» (Жолковский, Щеглов 1978б: 179–194, 198–200; Жолковский, Щеглов 2014в:766–768). В частности, при «Приукрашивании», так же как и при интересующем нас здесь СОВМидент ‘старого’ и ‘нового’ восприятий, возникает вопрос о выборе модуса отождествления двух противоположных состояний. В одних случаях различие между Х-ом и АнтиХ-ом максимально педалируется, в других – частично сглаживается. В первом случае наиболее яркие проявления Х-а, т. е. реальности, выдаются за проявления АнтиХ-а, во втором проявлениям Х-а находится какое-то скромное место рядом с совершенно иллюзорным АнтиХ-ом.

Начнем с первого случая.

5.1.5. В эпизоде с пробуждением Карлика Носа (см. п. 5.1.1) в качестве свойств ‘превращенности’, выдаваемых за ‘заспанность’, избраны такие, которые являются конститутивными и специфичными для каждого из этих состояний. Специфичность усиливает контраст между обоими состояниями131, а тот факт, что эти свойства – одни и те же у обоих членов контрастной пары, добавляет эффект КОНТРАСТА с тождеством (Жолковский, Щеглов 1973: 76). Действительно, неповоротливость, плохая координация движений и т. п. могут рассматриваться как типичные атрибуты пробуждения после крепкого сна и в то же время как характерные проявления тех деформаций тела, которые претерпел герой сказки.

Парадоксальность неправильного осмысления усиливается также благодаря тому, что здесь звено ‘X, принимаемый за АнтиХ’ дается с ПОВТОРЕНИЕМ (которое может ощущаться как НАРАСТАНИЕ).

5.1.6. Другой пример, обладающий всеми теми же дополнительными эффектами, —

эпизод из «Красной Шапочки» Ш. Перро, где свойства Х-а (‘волка, съевшего бабушку и готовящегося съесть девочку’) последовательно осмысляются как черты АнтиХ-а (‘доброй бабушки, собирающейся ласкать внучку’).

5.1.7. Обратимся теперь к другой разновидности Задержки в осмыслении – той, где КОНТРАСТ между Х-ом и АнтиХ-ом не усиливается, а сглаживается.

Пример – рассказ Зощенко «Страдания молодого Вертера», где в плане событий идиллия (АнтиХ = ‘герой, катаясь на велосипеде, мечтает о гуманных взаимоотношениях людей будущего’) сменяется типичной для зощенковских рассказов сценой свинства (X = ‘героя по мелкому поводу дико оскорбляют, хватают за руки, хотят бить’). Осмысление героем этой перемены происходит с задержкой. Признаки приближения и начала Х-а (свистки, крики, брань и т. п.) велосипедист воспринимает как нечто к нему не относящееся («кто-нибудь проштрафился», «за кем-то гонятся» и т. п.).

Подчеркнем, что,

хотя герой понимает происходящее неправильно, он осмысляет его не как лишнее подтверждение идиллии (в отличие от новых подтверждений версии ‘заспанность’ в «Карлике Носе»), а как некие дефекты, помехи, нарушающие полноту этой идиллии («В дальнейшем, вероятно, этого не будет. Не будем так часто слышать этих резких свистков <…>, так грубо, вероятно, и кричать не будут»).

Чтобы проиллюстрировать отличие этого сглаженного неправильного осмысления от предельно заостренного (см. п. 5.1.5–5.1.6), представим себе следующий гипотетический вариант того же сюжета:

герой истолковывает крики, топот ног, свистки и т. п. как еще одно проявление идиллической картины мира, скажем как звуки веселья, спортивных игр или других здоровых развлечений.

Кстати, подобное парадоксальное соотношение между Х-ом и АнтиХ-ом не чуждо манере Зощенко,

ср. рассказ «Актер» («Искусство Мельпомены»), где крики обкрадываемого на сцене актера о помощи публика упорно истолковывает как правдоподобное исполнение роли обкрадываемого купца;